Мама, папа, я и Перестройка
Шрифт:
Перед тем, как идти домой, мы зашли в тот самый овощной магазин, завоз в которой я сегодня наблюдал. Товаров там было немного: несколько печальных вилков белокочанной капусты в больших металлических клетках, сотни банок капусты морской, расставленной по всем доступным витринам и полкам, почему-то веники на стенах и картошка. Последняя подавалась по специальной трубе откуда-то недр магазина, высыпаясь с диким грохотом прямо на весы к продавщице. При этом от картошки отфильтровывалась – хотя и не полностью – земля, которая ссыпалась в специальную коробку, выставленную прямо в торговом зале. Я, решив, раз
Возле магазина была будка с телефоном-автоматом.
– Пап! – Попросил я. – Можно деду с бабой позвонить? Смотри, у меня как раз есть две копейки!
– С чего это вдруг? – Удивился отец.
– Ну соскучился просто, – ответил я честно.
Папа не стал возражать. Он набрал номер (это позволило мне проследить и вспомнить, каким был у родителей моей матери в 1989 году: 23-32-55) и сунул мне трубку. Вскоре в ней раздался голос бабушки.
Услыхав его, я сразу же расплакался. Я не слышал её тридцать лет.
– Баба, я тебя люблю, – пробормотал я, стараясь, чтобы на том конце не было слышно моих слёз.
– Я тоже тебя люблю, Андрюшенька! – Отозвалась бабка. – А что ты такой грустный-то?
– Ночью снилось плохое, – сказал я туманно.
– Что ж такое тебе снилось-то?
– Как будто вы с дедушкой умерли, – выпалил я.
– Ты мой заинька! Не плачь, это всё глупости! Мы с дедом ещё долго будем жить! Ещё очень-очень долго, понимаешь?
– Угу, – сказал я.
Ей осталось три года.
– Дай деда.
Когда дед взял трубку, я тоже первым делом признался ему в любви. Мы поболтали о том, о сём: про то, чем кормили в саду, про игрушки, про прятки, про мои археологические изыскания в земле из-под картошки. Голос деда был бодрый, не то, что в той жизни, где я две недели назад говорил с ним. Общаться с ним было легко и уютно: я с приятным удивлением заметил, что за пять минут общения дед ни разу не принялся пересказывать мне свои книжки про попаданцев, теленовости, план Даллеса или ещё какую-нибудь очередную теорию заговора. А потом я спросил:
– Дед, о чём ты мечтаешь?
– Мечтаю, чтобы ты вырос хорошим человеком и был счастлив, – сказал дед.
Вот так задачка! Это будет посложнее автомобиля!
– А я думал, ты мечтаешь о машине.
– О машине само собой, – усмехнулся дед. – Кто ж о ней не мечтает-то?
– А очередь за ней ты уже занял? – спросил я.
– А как же! Полгода назад.
– А как думаешь, когда она дойдёт?
– Ну, к концу следующего года, наверное. А может, уже в девяносто первом. Или даже в девяносто втором. А что? – Спросил дед.
– Да я так. Скажи, а раньше может?
– Раньше вряд ли.
– А вдруг она дойдёт, например, уже в январе?
– Нет, Андрюша, в январе она ещё не дойдёт. Так быстро не бывает. К тому же, ещё денег накопить надо. А к январю мы с бабулей ещё не накопим. Знаешь, сколько машина-то стоит?
– Сто тыщ!
– Нет, не
– А если не «Москвич», а что попроще? «Запорожец»?
– - Ну зачем нам «Запорожец»? Мы с бабушкой работали всю жизнь не для того, чтобы в старости ездить на «Запорожце»! Нет, Андрюша, мы уж лучше подождём. Знаешь, в серьёзных делах лучше не торопиться! Не брать, что попало! Уж пока пешком походим, а потом...
– А если не получится потом?
– Ну что ты говоришь? Как «не получится»? Что может этому помешать?
– Ну мало ли... Случится что-нибудь...
– Ничего не случится, Андрюша. Не переживай. Знаешь, плохие сны бывают у всех. Но если такой сон рассказать, то он уже не сбудется, знаешь?
– Ясно... Дед, а если бы прямо завтра кто-нибудь предложил купить машину? Ну, допустим, не такую, как ты хочешь, но дешевле...
– Ну что ты заладил одно и то же?! – Дед начал злиться. – Никто мне не предложит, не выдумывай. Я занял очередь на «Москвич», значит, его я и жду. Вот и всё.
Я решил не доставать его вопросами, а просто пообещал, что, если найду ещё одну двухкопеечную монетку в земле или, например, в песочнице, то добавлю к его накоплениям, а не стану просаживать на телефонные разговоры. Потом трубку опять взяла бабка:
– Андрюша! Я чуть не забыла! Передай маме: в воскресенье по телевизору будет выступать один очень интересный человек! Как Чумак, только лучше! Врач-психотерапевт! Целитель из Киева! Если посмотреть его выступление, то у твоей маме может рассосаться рубец от аппендицита! В девять-сорок вечера по первой! Ты запомнил?
– Угу, – сказал я, очень сильно подозревая, что уже знаю, что за «врач» это такой.
После этого мы распрощались и пошли вместе с папой домой.
***
По дороге обратно я, уже немного пообвыкнувшийся в новом теле и новой реальности, подмечал всё новые и новые детали окружающего меня мира. Любопытно было, например, как мало машин стояло во дворах и как странно выглядело то, что они были субъективно старинными для меня и при этом объективно новыми сами по себе. Если в привычном мне мире бесконечные ряды чёрно-серых автомобилей всегда были тем, что загромождает двор и мешает по нему перемешаться, то здесь редкие коробочки красных, жёлтых, зелёных и синих легковушек были скорее украшениями, приятными цветовыми акцентами в сером пейзаже.
Ещё повсюду почему-то было голубятни. Я не знал, зачем советской власти нужно столько голубей. Спросил даже у папы – он не знал. Тем не менее, факт остался фактом: эти синие и зелёные кубы на ножках были практически в каждом дворе. По дороге из детского сада я насчитал четыре штуки.
Очень непривычно выглядели и не закрывающиеся на замок подъезды. В наш, к примеру, вела обычная деревянная дверь с висевшим на ней объявлением «Меняю 5 стиральных машин «Малютка» на одну пишущую». В том, как колыхались на ветру множество хвостиков с телефонами этого объявления, было что-то очень трогательное, очень мимолётное и очень одинокое. Если бы я был каким-нибудь писателем-пошляком, то непременно сморозил бы что-нибудь наподобие: «язычки объявления, как руки, махали, прощаясь с уходящей эпохой».