Мама Стифлера

Раевская Лидия Вячеславовна

— Ну… Ну давай же, вспоминай! Ну! Ну! Давай!

С каждым движением Костя пытался завести какой-то механизм внутри неё. Заставить его снова работать…

Таня безвольно лежала, и часто дышала через нос, крепко сжав губы.

На пятой минуте Костя почувствовал, как обмякло его тело внутри неё.

Ничего не произошло.

Механизм не запустился.

Он посмотряел на Танино лицо. Глаза её были закрыты, губы сжаты, щёки — мокрые от слёз.

Коричневая родинка на шее мелко дрожала.

Он встал, застегнул брюки, и, не сказав ни слова, вышел из комнаты.

В подвале дома было тепло и сухо. Костя прошёл по коридору до конца, достал из кармана ключ, и открыл

дверь.

В эту комнату он не заходил уже лет десять. С тех пор как построил этот дом.

Он зажёг свет, вошёл в комнату и сказал:

— Вот я и пришёл к тебе…

Со стены на него смотрела и улыбалась Таня.

ЕГО Таня…

***

— Всё, поехали. Сегодня не день, а чорт-те что. С шести утра на ногах. И не надоело им всем помирать? О людях бы подумали!

Два человека в голубых халатах выходили из дверей большого кирпичного дома, и торопливо шли к ожидающей их у ворот машине.

— Да не гони. Наше дело маленькое: приехали, констатировали, уехали. Работа непыльная. А с этими пусть менты возятся.

— Ну, сейчас журналюги понаползут изо всех щелей как тараканы, шум поднимут… Хуясе, два трупа в доме: мэр и дочка его. Инфаркт и суицид. Поди теперь, разберись что там да как…

— А нам-то что? Мы свою работу сделали. А до журналюг с ментами мне, знаешь ли, как-то…

— Щас выборы, значит, новые будут…

— Коростелёва, поди, пропихивать начнут.

— А что его пропихивать? Он так и так бы на следующий год мэром бы стал. Ничего нового.

— Это точно. Обедать будем сегодня или как?

— А сколько времени-то?

Часы показывали два часа дня.

Квартет

22-09-2008 03:08

Я всегда была чувственной и одарённой натурой. Я этого не ощущала, но моя родня утверждала, что я пиздец как талантлива, только они точно не знают — в чём именно. На всякий случай, меня отдавали во всевозможные кружки и школы, чтобы выяснить, где же зарыт мой талант. А в том, что он где-то зарыт — никто не сомневался. К моим двенадцати годам выяснилось, что талант у меня только один — пиздеть не по делу, и много врать. Причём, обучилась я этому сама и совершенно бесплатно. За это меня сурово наказали, сделали внушение, и в наказание отправили на одну смену в пионерлагерь "Мир", где я, вдобавок ко всему, научилась курить невзатяг, петь блатные песни, и воровать.

После того, как с моей жопы сошли последние синяки и следы папиного ремня, меня забрали из всех кружков и школ, решив, что я — бесталанный позор семьи.

И тут во мне внезапно проснулся талант.

Однажды утром я вдруг поняла, что я — богиня музыки. Музыка звучала у меня в голове, я её никогда раньше не слышала, и попыталась запомнить. Годы учёбы в музыкальной школе прошли для меня даром, к тому же мой папа выбил из меня последние мозги своим ремнём, и, если вы помните по какому месту бил меня папа — вы знаете, где у меня находятся мозги. Так вот, папа их выбил окончательно. Вместе с жидкими воспоминаниями о том, как выглядят нотный стан, ноты, и моя учительница пения Белла Дераниковна Эбред. Странно, но вот имя учительницы пения папа выбить так и не смог.

Ноты я записать уже не могла, а вот мелодию, звучавшую в голове, запомнила, и напевала её про себя до тех пор, пока она внезапно не оборвалась. А оборвалась она потому, что вошедшая в комнату мама стукнула меня по голове выбивалкой для ковров, напомнила мне, что воровское лагерное прошлое меня не отпускает, и с этими словами вытащила из-под моей кровати папину электробритву, которую я спёрла у папы с целью побрить свой лобок, который

радовал мой взор тремя жидкими рыжими волосинами. В умной книге я прочитала, что растительность можно укрепить и увеличить, если её регулярно брить. В лагере я узнала, что моя лобковая растительность — самая жидкая и самая негустая. Если не брать в расчёт растительность неизвестно как затесавшейся в наш отряд десятилетней девочки Риты. У Риты её вообще не было. Мне стало обидно за свой лобок, и я приняла решение брить его каждые полчаса. Папиной бритвой. Воровкой я себя не считала, потому что у папы моего всю жизнь была борода, и брить он её не собирался. И вообще — эту бритву он сам спёр, когда работал кладовщиком на складе. Видимо, мама собралась её кому-то подарить, и обнаружила пропажу. А поскольку вор у нас в семье был только один — и это была я, пропажа была быстро обнаружена, а я — сурово наказана. Но речь сейчас не об этом.

Стукнув меня по голове, и тем самым оборвав звуки прекрасной мелодии, мама удалилась из моей комнаты, забрав бритву, а я, выждав пить минут, полезла в ящик с игрушками младшей сестры, и вытащила оттуда металлофон. Была во времена моего детства такая игрушка: доска с прибитыми к ней железными пластинрами. К доске прилагались молоточки. Хуяря этими молоточками по пластинам, можно было сыграть "Тили-тили, трали-вали" или "Чижик-Пыжик". Я, как три года проучившаясь в музыкальной школе, могла ещё дополнительно выбить из этой жемчужины советской игрушечной промышленности "Во саду ли, в огороде" и "Ламбаду". Папа иногда говорил, что за триста рублей в год он сам может сыграть оперу "Кармен" на губе и на пустых бутылках. Причём так, что сам Жорж Бизе не отличит от оригинала. А уж "Ламбаду" он вообще пропердит на слух, даже не напрягаясь. После чего всегда добавлял, что в музыкальных школах детей учат какой-то хуйне.

В общем, я извлекла металлофон, и наиграла на нём услышанную мелодию. Получмлось звонко и прекрасно. Но музыка — это ещё не всё. Требовались слова для песни. Слова я тоже придумала очень быстро. Зря, всё-таки, родня считала меня бесталанной. Песня выдумалась сама собой.

Меня не любит дед, не любит мать

За то что дочь их стала воровать.

Они все говорят, что я — позор семьи

Мне больно это знать, как не поймут они…

(тут шёл такой мощный наебок по металлофону, и сразу за ним — припев)

ЧТО ВОРОВАТЬ ЗАСТАВИЛ МЕНЯ ГОЛО-О-О-ОД!!!

Потом шёл второй куплет сразу:

Моя мамаша постоянно меня бьёт,

А папа с мужиками пиво пьёт,

В такой семье мне остаётся лишь одно:

Я буду красть конфеты всё равно!

(БУМС! ДЫДЫЩ!)

ВЕДЬ ВОРОВАТЬ ЗАСТАВИЛ МЕНЯ ГОЛО-О-О-ОД!!!

В общем, песня была придумана, я её спела три раза и прослезилась, и теперь мне требовались благодарные слушатели. Маме её петь было нельзя, остатками выбитого мозга я понимала, что мама может меня сдать врачам на опыты, поэтому я, сунув металлофон подмышку, выбралась на лестницу, и позвонила в соседнюю квартиру. Открыла мне подруга Ленка.

— Ленка, ты любишь музыку? — Сразу спросила я у подруги, и показала ей металлофон.

— "Модерн Токинг" люблю. — Ответила Ленка, и с опаской покосилась на мой инструмент.

— Я сочинила песню, Ленка. — Пренебрежительно сказала я, и, плюнев на большой палец, лихо протёрла крышку металлофона. — О тяжёлой воровской доле. Ты будешь её слушать?

Ленка уже давно была наслышана, что я — отъявленная воровка с дурной наследственностью, отягощённой пьющим отцом и курящей матерью, и поэтому побоялась мне отказать, и впустила меня в квартиру.