Мама, я рокера люблю!
Шрифт:
– Не понимаю, что вы имеете в виду, - нашла в себе силы проговорить я.
– Если это может вам помочь, ходят слухи, что ее зовут Анжела, и она его давняя знакомая, - подсказала мне журналистка.
«Зачем же вы меня мучаете, если вам итак известно больше, чем мне?!», - едва не застонала я, но вслух смогла сказать:
– Ну, у него масса бывших знакомых, и их учёт не входит в мои обязанности.
– Верно. Он там со многими танцевал, но соль он слизывал только с её груди.
– Соль? – поперхнулась я.
–
– Не надо подробностей, я знаю!
– Ясно. Вижу, вы тоже не обладаете информацией или же не имеете права её разглашать. Придется ждать интервью или официального заявления, - вздохнула она. – Кстати, не скажите, когда я смогу взять у него интервью?
– Очень жаль, но на ближайшие два месяца у нас все расписано, - поспешила огорчить ее я.
– Что ж, запишите меня в очередь, - вновь вздохнула она и попрощалась.
А я положила трубку и почувствовала, как вспотели ладони. Хотелось бежать куда-то, кататься по земле, выть и биться головой об стены, но так, чтобы об этом никто не узнал. А потом появиться перед ним спокойной и холодной, как Снежная королева, смерить высокомерным взглядом и…
Тут снова зазвонил телефон, а потом он еще и еще, вопросы об Анжеле и Томе всё сыпались на мою бедную голову, и никто не приходил мне на помощь. Конечно, я могла позвонить кому-нибудь из ребят, чтобы узнать, появятся ли они сегодня, но после всего, что я узнала, они стали для меня такими же врагами, как и Том, а следовательно, переговоры с ними были невозможны. Я решила просто отработать свой день и тихо уползти в свою нору, поставить диск со своим любимым фильмом «Девчата» и рыдать над недостижимостью чистой взаимной любви.
В такси, когда я ехала назад, играла песня «It’s A Heartache» в исполнении Бонни Тайлер, и я едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
It’s a heartache
Nothing but a heartache
Hits you when it’s too late
Hits you when you’re down
It’s a fool’s game
Nothing but a fool’s game
Standing in the cold rain
Feeling like a clown
It’s a heartache
Nothing but a heartache
Love him till your arms break
Then he let’s you down
It ain’t right with love to share
When you find he doesn’t care, for you
It ain’t wise to need someone
As much as I depended on, you…
Лишь добежав до квартиры и захлопнув за собой дверь, я уселась на пол и дала волю слезам. В моем сознании объединились Том, обнимающий и целующий меня, и Том, слизывающий соль с груди какой-то шлюхи. И это было очень больно.
В это время в дверь позвонили.
– Кто там? – по домофону спросила я.
– Это
– Входи, - бесстрастно проговорила я, хотя всё моё существо орало: «Пошел нахрен!».
– Привет, - попытался поцеловать он меня, но я нашла в себе силы отстраниться.
– Что-то не так? Сердишься, что не взял тебя с собой? – спросил он.
– Нет, ты дал мне другой повод.
– Вот как? – на мой взгляд, совершенно нагло ухмыльнулся он. – Что ж, давай поговорим об этом. Ты пригласишь меня войти?
– Прошу! – махнула я рукой в неопределенном направлении.
– Благодарю, - ответил он и вошел внутрь. – Итак, я тебя слушаю.
– Ты меня слушаешь?! – я едва не задохнулась от возмущения при взгляде на него, с дерзким видом рассевшегося в моём кресле. Пока ещё. Моём. Мать его. Кресле! – Нет, это я тебя слушаю! Я хочу знать, какого черта ты рассказываешь мне сказки про старых знакомых, в то время как рабочий телефон разрывается от звонков журналистов, которым хочется узнать, что это за таинственная незнакомка, с которой ты появляешься на всех вечеринках и которую тебе, судя по всему, не стыдно показать людям?!
– Стоп! Не продолжай! Я попробую угадать. Ты ведь имеешь в виду Анжелу, я прав?
– Не произноси при мне это имя! Ненавижу его! – не выдержала я.
– Что случилось? Детская психотравма? – с ехидной улыбкой поинтересовался Том.
– Точно, - ответила я, вспомнив мерзкую девчонку с этим именем, учившуюся в параллельном классе. Она была настоящей заносчивой стервой и смотрела на всех словно на насекомых. И пусть она не сделала мне ничего плохого, я все равно терпеть ее не могла. Я потом еще пару раз встречалась с носительницами этого имени и всякий раз убеждалась, что ничего хорошего от них ждать не приходится.
– Понятно. Значит, дело в ней. И что же хотели знать журналисты?
– То же, что и я. Ты с ней спал?
– Честно? Не помню. Я был так пьян… Но я не исключаю этой возможности.
– Твоя искренность просто подкупает! Как ты вообще можешь говорить об этом так спокойно?
– спросила я, уставившись на стоящий на столе стакан и борясь с непреодолимым желанием запустить его в самодовольно невозмутимую физиономию Тома Тэндли. Таким непреодолимым, что пришлось сжать руки в кулаки, так что ногти до боли вонзились в ладони.
– А как я еще должен говорить о том, что ничего для меня не значит?
– недоумённо развёл он руками, даже не представляя или делая вид, что не представляет, какие чувства бушуют у меня в груди.
– Зато для меня очень много значит факт твоей неверности. И я хочу знать, спал ты с ней или не спал после того, как слизывал соль у нее с груди! – закричала я.
– О, да вижу, ты неплохо осведомлена.
– Да, неплохо. Так ты с ней спал или нет? – я чувствовала, что еще чуть-чуть, и я не выдержу и впаду в истерику.