Мама, я жулика люблю!
Шрифт:
Александр возвращается в час дня. Сидит на кровати матери и пьет водку. Он вернулся, и я даже забыла, что писать хотела.
— О тебе ни слова. Только о работе, о тунеядстве.
Проклятая мать! Какое ее дело? Как может она лезть в его жизнь? Сашка, как летом, снимает иконы со стен. Заворачивает их в газеты, простыни. Складывает в чемоданы. Три чемодана «досок».
— Неужели ты думаешь, что они не знают о Мамонтове? Да они тебя небось поджидают перед его домом!
Иконы он собирается отвезти к Витьке, а сам он собирается валить. Уезжать!
— Так, молчи. Хватит мне их пиздежа!
Какой
— Ты только о себе и думаешь. Только о том, что твоя пизда останется без хуя. Но я не переживаю, ты способная. Устроишься!
Мне так обидно. Я молилась за него, а он… Слезы не слушаются, бегут по щекам.
— Натуля, ну не плачь. Извини!.. У меня два месяца. После я должен принести справку с места работы. Я сейчас должен закончить кое-что. Потом, через два месяца — на какую, к черту, работу я устроюсь?! — у меня не будет возможности. Все, пиздец будет!
— А как же я? Как же Новый год?
Мы сидим на диване. Перед нами три чемодана. О, если бы в них были наши вещи… если бы такси было вызвано, чтобы везти нас в аэропорт, где бы ждал нас крылатый спаситель… Никогда этого не будет.
— На Новый год я вернусь. Обещаю. Ты думаешь, мне хочется уезжать?
Да, я думаю, ему хочется. Сейчас — может, нет. Потому что это не по собственному желанию. Но вообще же хочется! В глушь, в снег, в деревеньку. Отыскать покосившуюся избушку, в ней старуху полуживую и в углу, под низеньким потолком… образ в серебряном окладе. Может, и прикокнуть старушку! Чтобы охота в полном смысле слова.
Мы выходим во двор, где уже ждет такси. Александр просит помочь вынести чемоданы. Если бы шофер знал, что в них!..
— Дай мне денег. Я тоже на такси поеду. Не могу сейчас входить в метро и видеть рожи трудящихся честно…
Он дает мне денег, целует, говорит, что позвонит, как вернется. Ах, я устала. Я, как выжатая губка. Все время я остаюсь одна.
И всем я должна. Голова кругом идет. «Герл, юв гот ту лав ер мэн… Почему вас не было на уроке физики… когда прекратятся твои ночные гулянья… ты совсем со своим Сашей свихнулась… тебя видели в компании мужиков!., от тебя пахнет алкоголем… вы не приготовили доклад о Вере Павловне…»
Да пошли вы все!.. Только не я, а они меня послали. Послали вон! Из школы. Выгнали. «Это не заочный факультет, это детская школа». Бесполезно было спорить с директрисой. Приводить в пример плохих учеников. «Да, несмотря на ваши частые отсутствия, успеваемость ваша вполне прилична. Но поведение двоечников все же так не выделяется, как ваше, не идет вразрез со школьным…»
И куда же я теперь? Ха-ха! У матери все продумано. В вечернюю школу меня! Но ведь чтобы там учиться, надо работать. Вот и будешь работать в научно-исследовательском институте. В чертежном отделе, ученицей. Кто же меня возьмет туда? А на то у тебя и дядя, теткин муж, директор института!
Чтоб вы провалились! Наташа — чертежник! Я презирала Ольгу за петэу, теперь я не лучше!
С вашими-то связями, тетя, не лучше ли было устроить меня в Дом моделей, например. Кретину понятно, что я больше на роль манекенщицы подхожу. Нет, что вы! Дом моделей — это разврат, а у нас его и так больше чем достаточно.
Странные вы, однако, люди — родители! Я их всех родителями называю. Только ведь орали на меня, собрание устроили, только ведь из школы меня выгнали!.. Я заикнулась о новогоднем платье и… бабка села и сшила. Мне это напоминает наши
Если бы я не залезла в чемодан, стоящий на шкафу, эта ткань так бы и пролежала в нем до скончания века. Или ее съела бы моль, как она сожрала уже два шикарных кружевных шарфа. Все берегут, берегут… В могилу с собой, что ли? Бабка с жалостью смотрела на содержимое чемодана: «А вам бы все транжирить, разбазаривать…»
Заставляя сидеть меня подле себя, бабушка сшила мне прекрасный костюм. Бирюзового цвета.
Мама была грустной. Первый Новый год порознь. Но когда-то это должно было случиться. Что ты присваиваешь меня? Что я, твое пальто или часы?… Часы мне подарил Александр. Он вернулся, как и обещал, к Новому году, и принес мне подарок 31 декабря. Я очень застеснялась, когда он вручил их мне. И даже в ванну убежала. Получилось по-хамски. Но он никогда мне ничего не дарил, поэтому мне стало стыдно. Мы невесело посмеялись над моей будущей работой и поехали праздновать. Как всегда перед Новым годом, на улицах пахло весной. Или августом. Потому что продавали свежие огурцы.
Единственный праздник, кроме дня рождения, которому не приписывают никаких политических хуевин. Хотя в двенадцать Брежнев прошепелявил что-то по телевизору — об улучшении качества продукции, о борьбе с империализмом, — но потом раздался бой кремлевских курантов на Красной площади, все забыли, что он говорил, брызнуло шампанское, зашипели бенгальские огни, елочки загорелись гирляндами в темных окнах домов, и все стали целоваться, обниматься и кричать «Ура!».
Я подарила Александру бутыль французского коньяка «Наполеон» — купила в дегустационном баре за двадцать пять рублей, — которую он поставил в коробке на шкаф в восемь утра, когда мы вернулись с Нового года.
28
Во всех учебных заведениях каникулы до тринадцатого января. Так что я не учусь, ну и не работаю пока. Но мать моя не даст мне жить. Она «решила довести это дело до конца». Как говорится в любимом ее стихотворении Евтушенко — «вот оно — возмездье — настает!»
Меня вызывают! Да на кой хрен я им нужна? Поважней у них дела есть. Очень им надо заниматься какой-то несовершеннолетней соплячкой! Но заявление гражданки Медведевой не может быть выкинуто в форточку. А тем более — девица общается с тунеядцем, фарцовщиком, иконы какие-то. Ну-ка, посмотрим, нет ли там крупной рыбы?…
Кабинет прокурора в том же здании, где и материна работа. Да на том же этаже! Направо — санэпидстанция, налево — прокурор. В обоих местах — чистки. Вот возьму и вместо прокурорского кабинета к санэпидемиологам зайду — «А дочь всеми уважаемой Маргариты Васильевны — блядь!» И язык покажу… Мать заклинает меня вести себя как подобает (кому?) и просит зайти после беседы. Шепотом говорит, боится, как бы меня кто-нибудь с ее работы не увидел.
Прокурор наверняка ожидал увидеть подзаборную блядь — с гнилыми зубами, выжженными волосами. Конечно, разве такие приличные девушки попадают в кабинет прокурора? Он встает, когда я вхожу. Какой он маленький… В очках без оправы — одни стекла. На столе пачка «Мальборо» — он ее быстренько прячет в ящик стола. У меня в кармане «Кент». Махнемся, прокурор? Какие все притворы и лжецы…