Мама

Элла Крылова

– Обычно ваш брат журналист все знает наперед, а вы так спрашиваете, как будто первый раз обо мне слышите.

Как он был прав, действительно, все было для нас ново, а кроме того, мы стеснялись врача, и не знали мы тогда, что Батыр тяжело болен: у него была открытая форма туберкулеза.

Батыр был так худ, что шаровары не делали его шире, а только подчеркивали его невероятную худобу. Расставаясь, он сказал мне: «Я скоро

уезжаю в санаторий «Кубинка», ты можешь меня навещать, если захочешь. Вот адрес и телефон».

Стоял морозный солнечный день, когда я решила съездить в «Кубинку». Была проблема с одеждой, хотелось выглядеть получше, поэтому одежду собирали буквально с миру по нитке: чье пальто было лучше – то и надевалось, яркий шарфик, капрон (зимой!) и туфли на каблуках.

На территории санатория был большой пруд, он застыл, и поверхность его превратилась в каток, хотя и была, конечно, не слишком ровной. Мы со Светкой приехали уже во второй половине дня. Батыр встретил нас радостно и предложил покататься на коньках, хотя сам на льду не стоял. Я на капроновый чулок надела коньки (были они сильно велики и скользили на капроне), мужественно сняла пальто и вышла на лед. Разрядница по скоростному бегу, я хорошо каталась, но здесь «гаги» и коньки на огромных ботинках не дали возможности показать класс. Я через два шага падала, но боли не чувствовала.

Вдруг вижу, не одна я на пруду. На льду стоит высокий человек в свитере и башмаках, стоит, широко расставив ноги. Я, недолго думая, разогналась, пригнулась и проскочила через эти ворота, как шайба, точно посланная форвардом, под дружный хохот Кисы и Батыра. Когда высокий человек понял, что произошло, он расхохотался так громко, что снежинки упали с кустов. Я подъехала к своим спутникам, высокий мужчина подошел к нам.

– Катя, Света, знакомьтесь, – сказал Батыр, – это Моб, его величество король Ганы.

Король дружелюбно улыбнулся и крепко пожал мне руку.

Природа вокруг санатория была весьма недурна: небольшие пригорки, долины, лес и поля, частью скошенные, частью – с посадками.

Батыр был очень харизматичен, вокруг него собирались люди, особенно девушки. Я знала одну блондинку, очень красивую и фигуристую, она его вечерами развлекала, а днем он ходил с этюдником и рисовал зеленый лес, коряги, заходящее солнце. Однажды он показал мне глаза, выразительные, карие, все остальное пространство картины занимала цветущая сирень. «Это моя жена Ира», – так отрекомендовал мне Батыр свой холст. «Красивая», – сказала я. «Она играет в русском драматическом театре Ташкента. У нас сын – Бахтияр».

Расспросов

не было. Любовь моя была другая, она не требовала телесной близости. Мне было нужно просто его видеть и знать, что ему хорошо.

Я была его информатором. Приносила свежие журналы «Театральная жизнь», «Музыкальная жизнь», «Кино», «Искусство». Все, что шло на московских экранах, было отсмотрено и рассказано. Однажды Батыр попросил меня съездить в театр и поработать над пометками Станиславского, то есть переписать их в сценах «Синей птицы» Метерлинка, где они были. Он хотел поставить в Ташкенте эту пьесу, но несколько иначе, чем это делают в Москве.

Потом была клиника профессора Богуша, очередная операция на легких. Операции Батыр переносил героически. Когда я приходила с шоколадом и цветами, по больничному коридору несся голос нянечки:

– Батыр! К тебе сестра пришла!

Меня никто, даже его жена, не считали его девушкой или любовницей, все считали нас братом и сестрой, и в этом была своя правда, тем более что и внешне мы с ним были очень похожи.

Место в санатории «Кубинка» у Батыра было забронировано, после клиники он отправлялся туда. Раз приехала к нему, а у него тусуются сильно подвыпившие ребята из его оркестра, жестикулируют, Оказалось вот что.

В соседнюю с Батыром комнату поселили араба. Араб был невероятно красив, и Батыр решил написать его портрет. Натянули полотно на подрамник, приготовили масляные краски. Гордый сын пустыни согласился позировать, но не более двух раз.

Батыр не показывал сырых работ, только готовые. Замечательное событие для обитателей санатория – сегодня Батыр выставит новый холст на суд зрителей. Вечером собрались почти все, портрет висел на стене, в нескольких шагах от двери араба.

Это было действительно красивое лицо, немного более удлиненное, чем в реальности, немного выше поднят подбородок, взгляд направлен на зрителя. Работа приятная, если не сказать талантливая. Все ждали араба.

Он вышел, посмотрел на портрет. Лицо покрылось красными пятнами. Он рассвирепел, кинулся в комнату, вмиг вернулся с кинжалом в руке и подскочил к Батыру:

– Я тебя убью! Ты посмеялся надо мной! Изобразил меня в виде негра, а я не раб, я свободный гражданин!

Мужчины, свидетели этой сцены, схватили араба, усмирили и водворили в его комнату, заперев ее на ключ. Казнь не состоялась.

Конец ознакомительного фрагмента.