Мамалыжный десант
Шрифт:
Рыже-задержанную старался не выгораживать, но изложил четко и ясно: содействие оказывала; пусть воспитания не советского, но может быть полезна и востребована для дальнейшей работы. Эх, самонадеянно для сержанта, едва ли одобрят, но не пропадать же рыжему человеку из-за малодушия и нерешительности отдельных военнослужащих? Пусть у нее шанс остается.
Рапорт передал особисту госпиталя. Тот никакого удивления не проявил: определенно знал, что подломанного сержанта сюда не из пехоты привезли. Через несколько дней особист зашел проведать, задал несколько
Через день товарищ Лавренко был принят в комсомол. Без всяких формальностей и торжественностей – принесли билет да поздравили. Тимофей не думал, что станет комсомольцем прямиком в больничных тапочках, но жизнь – она такая.
– Gentleman sat down at the table and picked up a newspaper, – бормотал ранбольной Лавренко, одним глазом подглядывая в учебник.
Рука в гипсе удобно устроилась на застланной полотенцем спинке кровати, здоровая рука работала шилом, готовя туфлю к починке. Предмет обуви лежал на разостланной газете. Нога у хирургической сестры узкая, мается, бедняга, подобрать новую пару туфель времени нет, а в сапогах неудобно. Как тут не помочь? И не потому, что брови черные вразлет, а чисто по-товарищески и для пользы общего медицинского дела.
Шило, учебник английского и прочие личные вещи больному оставили заезжавшие товарищи. Учебник пришелся очень кстати, поскольку читать было нечего, книжки из тощей госпитальной библиотеки шли нарасхват. Язык британцев оказался интересным, хотя и сложноватым, с румынским или сербским не сравнить. Тимофей подозревал, что после одоления книги произношение все равно останется молдавско-харьковским, но хоть так. Попадутся документы на языке союзников, суть-то уловить уже удастся.
Сосед спал без задних ног, госпиталь готовился к отбою, было слышно, как нянечка гонит по палатам непоседливых легкораненых.
– Man was filling out a postcard… – пробурчал Тимофей, уже не глядя в книгу.
Гм, открытку… А если, допустим, заполнял шифровку? Отчего в учебнике нормальные слова-то не упоминаются? Мало ли что англичане пока союзники, впереди может и иначе все повернуться, буржуйский характер проявят…
В коридоре внезапно все затихло, только уверенные неторопливые шаги постукивали. Обход уже, что ли? Тимофей насторожился, сунул газету с сапожной работой под койку, заслонил тапками.
Угадал. Дверь распахнулась.
– А что у нас тут? – вяловато поинтересовался офицер в накинутом на плечи белом халате.
В первый момент Тимофей его не узнал, уж очень лицо неприметное и голос бесцветный. Но нервность стоящих за спиной гостя дежурного врача и начальника госпиталя, присутствие незнакомого красавца-капитана, подсказало: высокое начальство пожаловало.
Тимофей слетел с койки, вытянулся, прижимая гипсовую руку к груди.
– Сержант Лавренко с излечением верхней левой конечности! Здравия желаю, товарищ
– Бдительность – это хорошо, – закивал генерал Попутный. – И что не горланишь на весь госпиталь, тоже похвально. Вот верхняя левая – это крайне огорчительно. Как так? А, товарищ Лавренко? Как же так нехорошо вышло?
– Виноват, товарищ генерал. Элемент внезапности. И моей личной расслабленности.
– Самокритично. Выводы? – прищурился Попутный.
– Будут сделаны!
– Уже, товарищ Лавренко. Уже должны быть сделаны, осознаны и применены на практике. И босым не надо стоять, простудишься.
Тимофей выковырнул ногой из-под койки шлепанцы.
– Но в целом не так плохо. И действовали, и лечитесь. – Генерал окинул палату снисходительным, но все замечающим взглядом. – Ура кричать не будем, раненые отдыхают, поздравим по-простому. Капитан, вручай бойцу. Дырявить халат тоже не надо, Тимофей Артемович поймет, он толковый.
Высокий капитан в золотых парадных погонах улыбнулся, вроде бы искренне, пожал руку слегка растерявшемуся Тимофею и вложил красную коробку.
– За образцовое выполнение боевого задания, от лица Третьего Украинского фронта и Управления…
– Служу трудовому народу и Советскому Союзу! – брякнул сержант Лавренко.
– Не по уставу, но в сущности верно, – ухмыльнулся генерал, на миг мелькнув собой истинным – стремительным, цепким и насмешливым. – Товарищи военврачи, покажите капитану столовую и красный уголок, а мы тут с товарищем Лавренко о компоте побеседуем. Докладывают ли сушеных груш, Тимофей Артемович?
Госпитальное начальство исчезло, дверь неслышно притворили.
– Хвалить не стану: раз награжден, сам понимаешь. Но это, – перешедший почти на шепот генерал постучал ногтем по гипсу на руке Тимофея, – непростительно! Понял?
– Так точно. Досадно, слов нет.
– Именно. Но ничего не поделаешь, выздоравливай. Дела ждут. Вопросы, пожелания?
– Не имею. Вот только… Товарищ генерал, наш командир группы…
– Вопрос понятен. Но тут, Тимофей, мы сами в затруднении. Ситуация прояснится, но позже. Надеемся. Полнее сказать не могу.
– Понял, товарищ генерал.
– Да уж, бывает у нас и такое. Неопределенное. Вот что, Лавренко. После госпиталя – в офицерское училище, а? Как смотришь? Получать образование по нашему профилю, обстоятельно и профессионально?
Вот это было неожиданно.
– Так война же, – промямлил Тимофей. – Довоевать бы. Я же группе нужен, а, товарищ генерал? Если выбор есть, разрешите в группе остаться.
– Ответ правильный, психологически обоснованный, – кивнул генерал. – Значит, отложим до победы? Но в принципе есть желание учиться?
– Конечно, образование – это же… Только я того… отстал сильно. И потом, у меня семья, сын, как я учиться-то буду?
– Усидчиво будешь учиться. Семья – это хорошо, перевезешь в Москву, дадут жилье. Ибо стране и службе такие люди нужны. – Попутный указал на учебник английского: – Продолжай. Кстати, под кроватью что храним?