Мамба в Афганистане
Шрифт:
Эти горы вообще никто не контролировал. Кому они нужны? Всё интересное сейчас происходило в окрестностях городов, вдоль рек и на границе с Пакистаном, к которой мы неумолимо приближались. И чем ближе подходили, тем больше замечали вооружённых людей.
Нас не трогали. Наша компания производила впечатление людей решительных, отлично вооружённых при этом. Да и брать у нас, при взгляде со стороны, было нечего. Один осёл, что тащил оружие, да трое басмачей, выглядевших, как моджахеды.
Пару раз мне предложили влиться в местный отряд, когда мы заходили в очередной кишлак, но
Здесь все воевали со всеми. Каждый полевой командир противостоял не только правительственным войскам, но таким же, как и он, полевым командирам.
Иногда происходили полноценные сражения. Посмотрев на всё это, мы основательно запаслись продуктами, чтобы идти исключительно по ночам, днём прячась в горах. Даже наш боевой осёл по кличке Зомби шёл тихо, для чего его копыта обвязали тряпками. Неслышно, словно тени, мы прокрадывались мимо крупных отрядов, не вступая в перестрелки или стычки.
Конечно, Змееголовый будет только рад очередной порции душ, да и его новый друг Зан тоже не откажется от подарков, но мне моя шкура дороже, а то больно много тут душманов. А ещё временами и аскеры бывали крупными отрядами. Советских солдат мы пока не видели, и хорошо. Вообще не хочу никого видеть, лишние вопросы, ведь на местного я не похож, и уж тем более на русского.
Мы уже подходили к границе, когда вечером услышали раскаты боя. Ожесточённая перестрелка гремела несколько в стороне и впереди нас. Глухая канонада артиллерийских выстрелов, пулемётных очередей и грохота разрывов снарядов и мин временами становилась невыносимо громкой. Эхом отражаясь от склонов гор, она гуляла по долинам и ущельям, постепенно затухая.
С наступлением темноты мы тронулись вперёд, поглядывая на отблески света, что давали разрывы снарядов. И тут в работу включились самолёты, сбрасывая свою бомбовую нагрузку на позиции моджахедов. Ночной бой разгорался всё сильнее, даже осёл начал недовольно мотать головой и прядать ушами. Сначала я предполагал, что дня хватит, чтобы закончить сражения, но, видимо, всё оказалось намного серьёзней.
Пришлось ускориться, внимательно смотря себе под ноги. Я по ходу нашего путешествия насобирал много травок редких да полезных, а вот сделать эликсиров не смог, и в который уже раз жалел об этом. Бомбардировки тем временем достигли апогея, но душманы тоже отвечали — стингеры-то у них были.
Несколько пусков из темноты, и вот один из штурмовиков выпустил сноп яркого огня и, разваливаясь на части, спикировал на горы. В последний момент лётчик успел катапультироваться. Купол парашюта наполнился воздухом, и мы заметили, что его понесло в нашу сторону.
Где приземлился лётчик, я не видел, да и особо не пытался его отыскать. Шанс его спасти имелся мизерный, а специально искать времени не оставалось. Думаю, что и спасатели советские должны подключиться. Но если попадётся, то почему бы нет. Правда, что с ним дальше делать, я себе не представлял.
Бой между тем продолжался, но уже с меньшей интенсивностью. Сначала его раскаты мы слышали справа от нас, а к концу ночи уже значительно позади. Мы шли дальше и под утро обнаружили катапультное кресло, валявшееся на склоне очередной горы. А немного позже, совсем в другом месте, нашли лежащий на земле парашют.
— Смотри, аль-Шафи!
— Вижу.
— Что будем делать, поймаем?
— Ловить не будем, но посмотреть надо, может, пилот погиб или ушёл. Его искать будут, как моджахеды, так и шурави. Нам это надо? Пусть сами друг с другом разбираются.
— Да, нам нужно искать место для днёвки, а тут душманы везде будут рыскать.
— Вот и я о том же говорю, Саид. Ладно, пойдём, посмотрим.
Перехватив автомат, я осторожно подошёл к рваному парашюту, что огромным куском ткани белел на фоне тёмных скал. Так и подстрелить могут ненароком. Подкравшись, я смог рассмотреть, что парашют отстёгнут, а лётчик, очевидно, пострадал. Об этом говорили пятна крови и след от ползущего по камням тела. Значит, ранен. Придётся спасать и вести с собою. Почесав в задумчивости бороду, я махнул рукой Саиду и осторожно пошёл по следу.
Капитан Александр Владимирович Шуцкий истекал кровью, во время снижения в него стреляли и серьёзно зацепили. Всё, что он смог сделать, это отсоединить себя от парашюта и уползти, спрятавшись в камнях. Вынув из кобуры Стечкина, он приготовился дорого продать свою жизнь. И действительно, довольно скоро послышались звуки приближающихся к нему душманов.
Нужно стрелять, но кровопотеря так сильно ослабила, что пистолет оказался тяжелее бревна, и всё же он смог поднять оружие в направлении врага. Тот показался и, заметив пистолет, тут же скрылся за камнями, не дав летчику возможность прицельно выстрелить. Стечкин снова упал на грудь раненого, а душман оказался тут как тут.
— Пожалуйста, без глупостей, — произнес он и отвёл в сторону руку лётчика с пистолетом, тут же его отобрав.
— О, теперь у меня уже третий Стечкин. Бог троицу любит! — продолжил душман по-русски, чем немало удивил капитана. Взглянув в лицо врага, Шуцкий понял, что видит перед собой негра, скорее всего сомалийца или суданца. Он видел таких в военном училище.
Но что он здесь делает? «Наверное, американец», — пришла в голову неочевидная мысль. Везде эти америкосы, везде. Голова отяжелела, мысли стали путаться, и лётчик прикрыл глаза, не в силах держаться.
— Пей! — в зубы ему ткнулось горлышко мелкой мензурки. — Пей, говорю, а то к утру отойдёшь. А Змееголовому я не собираюсь тебя отдавать, ему чёрные души ближе. Пей, кому говорю, тогда выживешь!
То ли русская речь, то ли сказалось отсутствие сил, но капитан послушно открыл рот и сглотнул тягучую и горькую жидкость, что раскалённым комом провалилась ему внутрь, породив жгучий пожар в пищеводе, быстро сменившийся обжигающим холодом. Он потерял сознание.
Ну вот, блин, теперь тащи его!