Мамба в Сомали: Чорный переворот
Шрифт:
— А я люблю зверей. И вообще: где хочу, там и гуляю! Я в отпуске, мне можно, — и я повернул назад, ни на йоту не поверив этому чудо-милиционеру.
— Э, постой!
Но я, не оборачиваясь, шёл дальше.
— Стой, кому говорю. Стой, стрелять буду!
Я остановился и обернулся. Милиционер действительно достал свой ПМ и угрожающе целился в мою сторону. Ну-ну…
— Так я не преступник, — белозубо улыбнулся я, но он едва не попятился от моего оскала. — За что в меня стрелять?
— Эээ, не твоё собачье дело, негр! — нагло и в то же время как-то опасливо проговорил таджик. — Там, куда
Слушать дальше весь этот бред мне не хотелось. Пожав плечами, я снова отвернулся, чтобы продолжить свой путь, и как ни в чём ни бывало тронулся по еле заметной тропинке. Через полминуты я вдруг буквально кожей почувствовал, как милиционер жмёт на курок, и за мгновение до выстрела бросился на землю.
— Бах! — грянул выстрел.
Пуля пролетела мимо меня, всколыхнув горный воздух. Хрена се! По мне ещё и стреляют! Вот умора! Вынув Любин пистолетик, я попытался прицелиться, выглядывая из небольшой расщелины. Но для этой игрушки расстояние оказалось великовато: пуля слабая, не долетит. Бесполезно. Однако, чтобы раззадорить мента, я чуть приподнялся, обозначая своё присутствие. Тут же грянул новый выстрел, и пуля свистнула прямо над моей головой.
«Ммм, вот оно как, Ровшаныч… — подумал я. — Ну что же, придётся короткими перебежками от него спасаться. А то убью ненароком и проблем потом не оберусь, а мне ещё Любу предстоит найти. А так постреляет чуток, патроны-то и кончатся». За них, насколько я помню, едва ли не три шкуры драли, если тратили без острой на то необходимости. Как подумал, так и сделал. Рывком вскочил и отбежал за ближайший камень побольше, потом, петляя и перемещаясь от камня к камню, стал уходить прочь по протоптанной тропе.
Громко матерясь (почему-то по-русски) и изредка стреляя из пистолета, таджикский блюститель порядка гнался за мной. Патронов у мента было мало, всего восемь штук. И чем дальше, тем увереннее я от него отрывался, а он без толку тратил оставшиеся у него пули. Приближалась ночь, и вскоре я попросту растворился в ней, слившись с окружавшими нас горами. Преследователь заозирался, но так и не заметив меня, повернул обратно, признав за собой поражение.
В горах ночь наступает внезапно. Солнце закатывается за верхушки скал, и мир погружается во тьму. Остановившись на привал, я выпил пару эликсиров и, встряхнувшись, отправился в путь. Шагал я легко и быстро и по косвенным признакам стремительно догонял похитителей Любы. И, наконец, часа через два догнал.
Возле горящего во тьме костра сидело трое. Ещё кто-то лежал чуть в стороне, странно подёргиваясь при этом, словно пытаясь избавиться от пут. Троица у костра болтала по-таджикски, не обращая на четвёртого никакого внимания и не общаясь с ним. Я понимал их с пятого на десятое, ведь фарси и таджикский относятся к одной языковой группе, но общий смысл их разговора мне был ясен.
— Э, давай мы её здесь попробуем, а тебе компенсацию баранами дадим в кишлаке? — уговаривали двое третьего.
— Э, я её для себя взял, она мне женой станет.
— Э, да какая из неё жена? Года два она тебе послужит, состарится от тяжёлой жизни, и ты её выкинешь или скинешь со скалы. Отдай её нам на всю ночь, а я тебе
— А я баранов дам две штуки, соглашайся.
Фигурка зашевелилась, и послышался жалобный женский голос, просивший воды.
— Э, заткнись, когда твоя судьба решается! — махнул на неё рукой зачинщик и снова вернулся к торгу.
Волна ярости, накрывшая меня в этот момент, затмила разум и этим помешала мне сразу растерзать этих негодяев. Я едва не выскочил из своего укрытия и не бросился на них из темноты с одним штык-ножом. Но пока Таджикистан входил в состав Советского Союза, не стоило предпринимать опрометчивых действий. Мне нужно спасти девушку, а с этими разберусь чуть позже, что называется «без палева». Каждому воздастся по заслугам его.
Ветерок как раз дул в их сторону. И некоторое время спустя мой любимый порошок невесомым облачком полетел в том же направлении. Примерно минут через пять всех троих сморило и неудержимо потянуло в сон. Вскоре вся троица уже лежала на земле, находясь в плотных объятиях крепкого сна без сновидений. Подойдя, я убедился в том, что они заснули, и влил в рот каждого их них порцию яда. Он начнёт действовать не сразу, а в течении месяца, постепенно нарушая функции организма. Может быть, они даже смогут вылечиться, если догадаются о причинах своих хворей, но скорее всего нет.
Тут же забыв о похитителях, я бросился к четвертому человеку. Это действительно оказалась Люба. Растрёпанная, с синими кругами под глазами, потерявшая где-то один ботинок, она тоже крепко спала. Разрезав путы, я нежно провёл пальцем по таким сладким, манящим губам и, аккуратно раздвинув их, влил несколько капель бодрящего эликсира. Через некоторое время тёмно-коричневые ресницы затрепетали, глаза сонно моргнули. Вскоре Люба уставилась на меня немного мутным взором, улыбнулась и прошептала:
— Я умерла?
— Нет! — я аж вздрогнул от этих слов. — С чего ты это взяла, милая?
— Тебя не может здесь быть, — прикрыв зелёные глаза, прошелестела она. — Значит, ты умер, я умерла, и мы встретились в раю…
— Нет, родная, — выдохнул я. Что это: побочка от снотворного? Или так на ней сказался перенесённый стресс? Но вслух лишь произнёс, успокаивая: — Мы живы, и впереди у нас долгая, счастливая жизнь.
Я гладил спутанные волосы, осторожно разбирая их пальцами, и смотрел на умиротворённое лицо любимой женщины. Люба лежала с закрытыми глазами и улыбалась, но кристально чистая слезинка вдруг скопилась у гнезда глаза. Через несколько секунд она сорвалась, скатываясь вниз, и оставила после себя мокрую дорожку на запылённой коже. Я осторожно стёр след и позвал:
— Люба?!
— Что? — тихо спросила она.
— Открой глаза, пожалуйста, — попросил я, не зная, как вывести её из оцепенения.
— Не хочу, — вновь улыбнулась женщина. — Мне так хорошо, как никогда не было!
— Будет лучше, я обещаю тебе! — проговорил я и почти потребовал: — Ну же, открой глаза! Я переживаю за тебя!
Люба медленно приоткрыла глаза. Зрачок, отлично видимый в свете костра, стал увеличиваться, а на лбу Любы выступили две вертикальные морщинки.
— Не хмурься, — а разгладил их пальцем, — всё уже позади.