Мамба в СССР. Черный курсант
Шрифт:
— Я запрещаю! — едва ли не взвизгнул лейтенант.
— Идти спасать своих солдат, — бросил я, вполоборота обернувшись на него, — не может запретить мне ни один командир! Я иду на смерть ради других. Что тебе не понятно, Сахам?! Никто и никогда меня за это не осудит.
Я усмехнулся. Вышло несколько пренебрежительно, хоть и старался говорить спокойно. Левую щеку подёргивало. Похоже, на разодранном в кровь лице это выглядело зловеще, что значительно усиливало эффект от произнесённых слов. Мой спокойный тон резко контрастировал с выражением моего же
Из окружавшей нас толпы вышли всего трое бойцов, все прочие остались стоять. Оглянувшись на этих храбрецов, я хмыкнул, а потом, запрокинув голову к небу, расхохотался как сумасшедший.
— Змееголовый, услышь меня! Ты видишь, как измельчали солдаты в Африке?! Они растеряли отвагу и мужество и уже не способны идти на выручку своим товарищам и братьям! А когда-то чёрные воины шли в атаку против винтовок с копьями и мечами! Шли на смерть и умирали молча без всякого страха. Как изменился мир, как он изменился…
Правая рука опустилась к кобуре, расстегнув её одним ловким движением.
— Лейтенант, ты предатель. Ты предаёшь не только свою честь, если она у тебя есть, но и своих солдат. Такие как ты недостойны жить.
Лейтенант не сразу уловил мои намерения, а когда до него дошло, оказалось слишком поздно. Правая рука скользнула в кобуру, молниеносно выхватив оттуда «Мамбу». Лёгкий щелчок снятого предохранителя, нажатие на спусковой курок… Безотказный пистолет выстрелил, и тело эфиопского офицера рухнуло.
Сделав шаг вперёд, я прицелился и пальнул прямо в голову, добив труса и предателя. Красноречиво повёл пистолетом в сторону толпы, но никто даже не дёрнулся прийти на помощь мёртвому или как-то опротестовать это убийство. Наклонившись к телу, я провёл рукой по голове трупа и, собрав с него кровь, поднял окровавленную руку вверх.
— Его кровь на мне. А моя — во мне! Тебе, Змееголовый, посвящаю его душу.
Будто в ответ на мой призыв, большая серая туча на миг заслонила солнце, наводя тень на растерявшуюся толпу и словно отвечая: «Тебя услышали!». Этот момент не укрылся и от солдат, многие из которых невольно возвели глаза к небу.
— Лейтенант Сахам — предатель и трус, проклятый всеми богами Африки! Больше офицеров не осталось, поэтому... — сделал я небольшую паузу, а потом громогласно заорал: — Слушай мою команду: разобраться, кто пехота, кто артиллерист, кто танкист! Строиться, вашу мать, по категориям!
Бойцы зашевелились, собираясь по родам войск. Теперь указания можно раздавать адресно:
— Ты и ты, — я ткнул пальцем в стрелков, — проверить пулемёт на броне! Вам, — указал рукой на солдат в танковой форме, — привести в боевую готовность орудие и пулемёт на танке! Всем проверить оружие! Раненых в броневик! Возвращаемся назад и снова вступаем в бой. Танк и броня останутся на входе в ущелье, бойцы пойдут в атаку во главе со мной. Кому что не понятно?
Возражений ни от кого не последовало. Дождавшись выполнения своих команд, я снова заорал:
— К бою!
Среди спасшихся мехвода танка не наблюдалось, зато нашлось несколько моих артиллеристов,
Я влез в танк и, развернув громоздкую машину, направил его в сторону ущелья. За мной, правда не сразу, двинулся и БТР. Раненые, получив помощь, тоже изъявили желание спасать своих товарищей. Тормознув там, где засада точно заканчивалась, я высунулся из люка и приложил к глазам найденный в танке бинокль.
Оптика услужливо приблизила картину медленно затихающего боя. Кое-где ещё стреляли, но сопротивление было практически подавлено. Повстанцы, сознавая себя победителями, постепенно стекались со склонов к дороге, время от времени постреливая.
Как я и предполагал, оказалось их не так и много. Вооружены все автоматами, винтовками и гранатомётами. Последних, кстати, наблюдалось неприлично много. И для нас это обстоятельство было весьма некстати.
Увлечённые предстоящим грабежом, напавшие на колонну эритрейцы заметили нас не сразу. Воспользовавшись этим, мы смогли приблизиться чуть ближе.
— Осколочным, огонь! — скомандовал я.
Наведённое заранее орудие громыхнуло выстрелом. Снаряд просвистел над головами повстанцев и взорвался позади них, осыпав всё вокруг осколками и камнями.
— Перелёт! — констатировал я. — Почему пулемёты молчат? Открыть огонь! Пехоте приготовиться, рассыпаться цепью и по моей команде: вперёд! Цельсь! Огонь!
Второй выстрел оказался намного удачнее, положив несколько солдат противника. Вскоре к нам присоединился танковый пулемёт, нанося ощутимый урон повстанцам. Однако и те, оправившись от удивления, развернулись в нашем направлении и теперь огрызались яростным огнём, уже не рассчитывая на лёгкую добычу.
Долго так продолжаться не могло, всё же перевес сил был явно на стороне повстанцев, да и крупнокалиберные пулемёты у них также имелись. Сбив с пятого выстрела один из них, я соскочил с танка и повёл людей в атаку.
— Всем стрелять по правому склону! Вперёд! Хурра!
Весь мой небольшой отряд поднялся с земли и помчался в атаку. Дорога шла под уклон, и бежалось вроде бы легко, но лишь поначалу. Правый фланг, откуда сошли уже почти все повстанцы, находился чуть выше по склону горы.
Солдаты, стреляя на ходу, бежали наравне со мной. Я не особо рвался вперёд, рискуя попасть под прицельный огонь, но и плестись в хвосте тоже не мог себе позволить. Командир — всему пример! Поэтому я мчался среди прочих, надеясь только на себя и удачу от Змееголового. Другого выхода я не видел.
Повстанцы активно отстреливались. Жаркая атака разбудила старые воспоминания, словно всколыхнула заросшее тиной и ряской болото. Ненависть к врагам и жажда убийства накрыли меня с головой, прокатившись электрическим разрядом от головы к сердцу. Затем, будто хлебнув озверина, заряженная яростью кровь пошла вверх, ударив теперь в голову. Глаза тут же налились кровью, а мир поменял цвета, став багрово-чёрным.