Мамина дочка
Шрифт:
— Подожди. — Тут мама легонько меня отстранила. — На эту тему мы с тобой еще не разговаривали. И тут я вряд ли смогу тебя чем-нибудь порадовать. Думаю, Марка тебе придется забыть.
— Нет! — крикнула я, пораженная предательским ударом в самое сердце. — Я никогда не смогу его забыть! Зачем ты так говоришь, мама?
— Потому что он женат, и ты сама мне об этом сказала, — невозмутимо растолковала мама.
— Но, мама, как же ты ничего не поняла, ведь я все тебе объяснила! Любу он совершенно не любит и собирается с ней развестись! Он и женился на ней потому, что она собиралась покончить с собой. Она сумасшедшая и вообще… —
Я вскочила с табуретки, приготовившись бежать куда глаза глядят. Но мама успела поймать меня за руку и притянуть к себе.
— Выслушай меня спокойно, без сердца, Симона, — жестко проговорила она. — Ты у меня очень юная, чистая и немного наивная девочка. Ты со всем этим столкнулась впервые. И мне придется кое-что тебе объяснить. Когда у мужчины есть в «анамнезе» жена, наличие которой невозможно скрыть, но которую можно не показывать, он объявляет ее умирающей от рака или от болезни сердца. Если жена ведет себя активно и вступает в контакт с новой подружкой, он объявляет ее сумасшедшей. Увы, это классика жанра.
— Я хочу уйти, — пробормотала я, выкручивая свое запястье из материнской ладони.
Но мама держала меня очень крепко. И говорила — громко, резко, будто гвозди вколачивала:
— Выслушай меня, Сима, иначе тебе придется постигать все это на собственной шкуре, а это куда больнее, чем просто слушать. Твой молодой человек обманул тебя в первый раз, когда скрыл, что у него есть жена. Потом обманул второй раз, когда сказал, что женился на ней ради ее спасения. Поверь мне, дочка, если мужчины не хотят вступать в брак, их не могут убедить и куда более серьезные вещи. Третьей ложью было то, что он назвал эту бедную девочку сумасшедшей. Но, Сима, ведь ты уже взрослая, тебе пора жить своим умом. Почему ты не спросила себя: а разве так ведут себя сумасшедшие? Разве она подожгла наш подъезд или набросилась на тебя с ножом? Нет, она повела себя более чем разумно, она ни в чем не стала тебя обвинять, напротив, попросила о помощи. И как же ты смогла не почувствовать, что дело тут нечисто?
Я без сил опустилась на пол кухни рядом с материнской табуреткой. Интересно, если я потеряю сознание перестанет она говорить эти гадкие вещи?
— Ну а сегодняшняя ситуация должна была тебя убедить в том, что в их доме ты совершенно лишняя, чужая, — припечатала мать. — Вот и думай после этого, стоит ли тебе культивировать в себе любовь вопреки рассудку или нужно успокоиться и жить дальше. Ты меня понимаешь, Симочка?
— Мама, — бестелесным голосом произнесла я. — Но разве так не бывает, что люди неудачно женятся, потом разводятся, потом вступают в новый брак — и в нем живут счастливо до самой смерти?
— Бывает, — быстро согласилась мама. — Очень часто именно так и бывает. Но, Сима, ты сама сказала: разводятся. Я не собираюсь отправлять тебя в монастырь. Если твой друг решит свои проблемы, он вполне сможет тебя отыскать.
— Господи, мама, ну неужели это так важно, женат он или в разводе?!
— А ты сама не поняла сегодня, важно это или нет? — с легкой усмешкой спросила мать. — Когда с тобой в том доме даже не стали разговаривать, ты разве не сделала выводов?
Мама выпустила мою руку. Я вскочила, снесла табуретку,
— Уйду, — бубнила я в подушку. — Завтра же уйду из этого дома. Марк сказал, что мы вполне можем обойтись без родителей. Она ничего не понимает! Она просто злится на всех мужиков!
В гостиной зазвонил телефон. Я дернулась и уже хотела бежать туда: ведь это наверняка звонил Марк. Но мама сняла трубку, сказала несколько слов — звякнула кнопка отбоя. Я снова рухнула на покрывало. Все понятно, из этой квартиры мне с Марком больше не говорить. Ну ничего, мамочка, скоро этот телефон останется в полном твоем распоряжении, да и квартира тоже.
Вынашивая планы бегства, я лежала на кровати, закрывшись с головой покрывалом. Я думала, как поступить, если завтра мама вообще не выпустит меня на улицу. Тогда придется связывать простыни и спускаться вниз с пятого этажа. Иногда я засыпала, и тогда отчетливо видела себя, ползущую по кирпичной стене. Телефон звонил еще несколько раз, и всякий раз почти сразу следовал отбой. Раза три мама заходила в комнату, стояла на пороге, но со мной не заговаривала. Совсем поздно вечером, когда сквозь тонкое покрывало перестал просачиваться дневной свет, она подошла к кровати и накрыла меня сверху теплым одеялом.
На следующее утро я проснулась часов в одиннадцать, все в той же позе, от невыносимой духоты. Отбросила с лица одеяло и зажмурилась от яркого дневного света, заливающего комнату. Над кроватью стояла мама с папкой в руках.
— Вот, была в школе, забрала твои документы, — пристально вглядываясь в мое лицо, сказала она. — Я уезжаю на работу, обед на плите. Вчера тебе звонила твоя Нинка, очень жаждала с тобой поговорить, ты уж звякни ей после обеда.
— А больше, конечно, никто не звонил, — усмехнулась я.
— Почему же, звонил твой Марк, но уже очень поздно, почти ночью. Он сам попросил тебя не будить.
— Можно подумать, ты бы разбудила, — продолжала я источать злобу.
— Сима, ты не в тюрьме, — осадила меня мама. — И я не надсмотрщица. Тебе пора уже самой думать и отвечать за свои поступки.
Она вышла из комнаты, через пару минут захлопнулась входная дверь. Я тут же выскочила из постели и принялась лихорадочно носиться по квартире. А еще через пять минут позвонил Марк.
— Выспалась, роднуля? — Голос его звучал совсем невесело.
— Ага. Слушай, Марк, нам с тобой надо срочно встретиться, — скороговоркой выпалила я. — Ты из дома сейчас звонишь?
— Нет, из больницы. Но собираюсь домой.
— Ах да, как там Люба? — вспомнила я.
— Не очень хорошо, — также кисло ответил Марк. — Есть кое-какие проблемы с сердечным клапаном.
— Сможешь встретиться со мной прямо сейчас, не заходя домой?
— Конечно, Симочка.
Я положила трубку и бросилась одеваться. Почему я так торопилась? Да просто яд, впрыснутый в мою душу материнскими словами, с каждой минутой заползал все дальше и дальше. Я чувствовала его физически и даже старалась не делать резких движений, чтобы защитить от этой отравы хоть часть своего организма. Только Марк мог меня исцелить. То есть мне хотелось в это верить.