Мамины субботы
Шрифт:
Но корзинки, застрявшие в колесах, и теснота ворот не дают лошади пройти. Подвода трясется, с нее слетает битком набитый четырехугольный ящик и попадает маме в плечо.
Мама вскрикивает и, онемев от боли, тут же замолкает. Она оседает на землю. Мойшеле подхватывает ее, и, теряя сознание, она повисает у него на руках.
— Веля, мама Веля, что с вами? — кричит он.
— Плечо, — слабо стонет она, больше не в силах произнести ни слова.
— Надо сделать ей холодную примочку! — кричит Лиза, вдова Алтерки-гусятника, выбежавшая из своей мясной лавки.
Лиза и Мойшеле берут маму под
— Не несите меня, я сама пойду. Мойшеле, останьтесь с товаром. Он взят в кредит.
Лиза уводит маму, которая едва переставляет ноги. В голове у нее шум, в ушах звон, а перед глазами круги.
В ворота сбегается народ. Какой-то лавочник встает перед извозчиком и начинает ему выговаривать:
— У вас же сердце, как у грека [139] . Другие извозчики ждут, пока эта женщина заберет свой товар, а вы едете прямо на нее. Вы же могли ее убить. Хорошо еще, что ящик из картона.
139
Т. е. как у язычника.
— Пусть не стоит в воротах, когда видит, что люди едут, — орет извозчик. — А вы убирайтесь отсюда, если не хотите, чтобы я вам врезал. Я это сделаю лучше, чем картонный ящик. Но!
— Погодите, говорят вам, пока я заберу корзины. — Мойшеле подскакивает к извозчику, который тащит лошадь под уздцы.
Извозчик уже взбешен. Все говорят ему, что делать. Он бросает гневный взгляд и видит перед собой очкастого недотепу с бородкой.
Халуц похож на оленя. Высокий, стройный, а этот извозчик — просто буйвол и может сходу переломить ему хребет. Так думают сбежавшиеся соседи, затаив дыхание и боясь вмешаться.
Извозчик чует страх, внушаемый им людям вокруг, и небрежно обращается к парню, который стоит против него бледный, но упрямый и спокойный.
— Чего, бить меня будешь?
Он поднимает руку, берет шапку Мойшеле за козырек и натягивает ее парню на подбородок.
Мойшеле поправляет шапку, медленно снимает очки и морщит лоб, как его отец-раввин, размышляющий над тем, какую из святых книг вытащить из шкафа, чтобы найти ответ на сложный галахический вопрос. Неожиданно он прыгает и вытаскивает из кольца штангу, на которую вешают весы.
— Ого! — Извозчик отодвигается в глубь ворот и становится у стены. — Только посмотрите на этого силача! Он с железякой, а я с голыми руками!
Мойшеле бросает на него мрачный взгляд и откидывает железную штангу в сторону. В то же мгновение он хватает извозчика за его медвежьи лапищи и головой наносит ему страшный удар в подбородок, будто отбивая в прыжке футбольный мяч. Зубы извозчика лязгают, он издает какой-то хрип и, уперевшись спиной в стену, чтобы не упасть, бьет Мойшеле коленом в живот. Мойшеле сгибается пополам и выпускает медвежьи лапы извозчика. Тот немедленно хватает его за густую курчавую чуприну и тянет голову парня вниз, тянет сильно и долго, как мясник, который выворачивает рога бычку до тех пор, пока скотина не падает с ревом.
Мойшеле молчит, закусив губу. Он не может вырвать голову, и его затылок едва не лопается от напряжения.
Стоящие вокруг люди, которые в начале драки просто онемели, теперь возбужденно орут всей толпой. Им становится легче оттого, что этот хамло извозчик получает по заслугам. Но вмешиваться в драку они все еще побаиваются. Они подбадривают сына раввина криками:
— Всыпь ему как следует!
— Бей его, как Давид бил Гольята. Покажи ему, что есть еще на свете Бог!
— Дай ему, как халуц, как халуц!
— Бей его силой Торы, силой отца-раввина!
— Мойшеле! — Этот крик достигает небес. Мама услышала из своей комнатки шум, и сердце ее не обманешь. Она бежит из последних сил по двору, за ней бежит Лиза-гусятница.
Мойшеле, словно во всей этой суматохе только он услышал мамин крик, проворно вскакивает с камней и хватает железную штангу, брошенную им в начале драки. Мама видит его опухшее лицо. Она бросается к нему и обнимает.
— Мойшеле, сжалься над своими родителями, — умоляет она, дрожа и прижимая парня к себе. — Успокойся, дитя мое, — путается мама, словно говорит с собственным сыном. — Иди домой. Да будет этот товар искупительной жертвой! Бог наказал меня за то, что я так защищала свои рассыпавшиеся яблоки. Скоро уже время зажигать свечи. Мойшеле…
Он молчит. Одной рукой он обнимает маму, а в другой держит железную штангу. Его взгляд не отрывается от извозчика, который тяжело и неуклюже поднимается с мостовой. Мама поворачивается к нему и заслоняет собой Мойшеле.
— У вас нет Бога в сердце! — рыдает она. — Чтоб у вас была такая суббота, какую вы нам устроили!
Лавочники окружают Мойшеле и маму, чтобы защитить их, и уже совсем без страха ругают извозчика:
— Невежа, как у тебя не отсохла рука, которую ты поднял на сына раввина! Его отец тебя проклянет!
— Мы вызовем полицию! Найдется на тебя управа!
— Ты у нас сдохнешь, а заказа не получишь! Лучше дать заработать иноверцу, чем такому убийце!
Но извозчик вовсе не собирается продолжать драку. Он вытирает разбитую рожу и с удивлением смотрит на свои вымазанные кровью ладони. Кто это его так избил? Этот очкастый недотепа с бородкой? Свой гнев он изливает на лошадь, которая все это время стояла в воротах, навострив уши и словно получая удовольствие оттого, что лупят ее мучителя. Извозчик бьет лошадь кулаком по морде.
— Падла, чего ты выпучила на меня свои глазищи? Но, падла, чтоб ты сдохла!
Мойшеле ведет маму домой, а соседи вносят ее товар. Они видят, что халуц стоит в кузнице, закатав рукава, и мочит платки в горшке с водой. Он выжимает их своими сильными руками и подает Лизе. Та кладет платки на мамины плечи, дрожащие от жара и холода.
Соседи собираются во дворе в кружок и разговаривают. Они так потрясены опухшей мордой этого дурака извозчика, что даже забывают вздохнуть по поводу маминых страданий.