Мамочка из 21-го бокса
Шрифт:
Ком подкатился к горлу, и от обиды мне хотелось кричать. Не зная, что делать, я схватила сумку и понеслась к маме. Только она мне поможет и не откажет. Ведь не буду ж я ночевать на восьмом месяце беременности в холодной избе, на ледяной постели… Дорога к отчему дому показалась наикратчайшей. Переполненная эмоциями я вмиг домчалась до мамы. Но как войти? Как постучать? Снова выслушивать ее язвительные речи?.. Ну, что ж… Придется…
Дверь открыла сестра. «Танька, – сказала я тихим, подавленным голосом, – я заночую у вас…»
– А что? Опять твой муженек
– Хватит. Я устала, а эти темы мы обсуждали уже тысячу раз! Как будто уже и говорить не о чем! – бормотала я, сидя у двери на мягоньком пуфике. Вышла мама.
– Машенька… Почему ты не дома? Вадик где?
Слёзы непроизвольно хлынули из моих глазах. Поверженная я встала с пуфа, снова натянула сапоги, хлопнула дверью и убежала из дома. На улице шел снег. Хлопьями. Я ловила его ладонями и размазывала по лицу. «Господи, ну, почему я? Почему столько несправедливости? Почему я должна краснеть за своего мужа и тянуть лямку в гордом одиночестве?» – эти вопросы мучили меня всю дорогу. Я шла по мрачной улице, но мне не было страшно. Горечь обиды затмила все.
Незаметно для себя я добрела до дома. Иней по-прежнему блестел при свете луны на стенах общего коридора. Захлебываясь от слез, я пыталась найти ключ, который зачем-то еще тогда сунула под коврик. Ключа не было… Замок висел. Хм… Может, он всё-таки приехал… Включаю телефон. Звоню. Абонент не доступен. Начинаю нервничать еще больше. Ребенок пинается в животе с такой силой, что я с легкостью могу определить рукой или ногой он это сделал… Оборачиваюсь – в дверном проеме еле видна улица – кромешная тьма. Выткни глаз, называется. Домой не попасть, к маме – стыдно. Что делать – ума не приложу… Поплелась обратно.
У мамы всё так же горел свет – во всех окнах, как на корабле… Эх, была – не была. «Ма-ма-а», – не выдержала я и рухнула к ней в объятия. «Не переживай, Машенька, – вытирала мне слезы мать. – Перемелется – мука будет. Успокойся. Уж я-то всегда буду с тобой. Пойдем, я тебя накормлю да спать уложу».
Я за стол села, а кусок в горло не лезет – не спокойно что-то на душе. Думаю всё – приехал, не приехал?.. Вот уже и постель мне разложили, надо раздеваться, да укладываться… А я все думаю, думаю…
Мама не выдержала: «Иди еще раз туда сходи. Танька с тобой пойдет. Не могу смотреть на тебя! Это ж надо за такого козла так переживать! Он вон о тебе не сильно-то беспокоится»!
По густой темноте мы с сестрой добрели до дома. Свет горел в моих окнах, и на дверях уже не было замка. Интересно… Приоткрыв дверь, я увидела сидящего на корточках мужа, который жадно курил сигарету. Тут я уже не могла сдержаться:
– Где ты был?
– Здесь…
– Как здесь? Я приходила! Тебя не было! Зачем ты врешь?
– Я напугался, что ты будешь ругать меня, а, когда услышал, что подходишь к дому, спрятался за углом, выждал, когда уйдешь, а потом пришел сюда…
– Господи! Да как у тебя хватает наглости говорить мне об этом! Я с таким животом должна таскаться по ночной, холодной улице, когда
– Машенька, Машуня… Успокойся. Прости меня… Пожалуйста (он встал на колени и зарыдал). Я сейчас все приберу. Ты видишь – я уже затопил обе печи… Я все приберу. Будет тепло и чисто. Не надо. Разреши мне остаться. Милая, пожалуйста… Я виноват. Очень. Я исправлюсь, – умолял он меня, жалобно скуля.
– Сколько можно тебя прощать? Ты каждый раз говоришь, что исправишься! И каждый раз у тебя последний. Ты постоянно винишь себя в произошедшем, но никогда не изменишься. Вадик, пойми, отношение порождает отношение. Как ты ко мне относишься, так и я буду. Мне тяжело. Я езжу на сессию, денег мало, иногда приходится голодать… Вечные переезды, трудные экзамены… И еще ты со своими выкидонами! А ведь я беременна! Как ты можешь так себя вести?! Это не позволительно! Как ты можешь?! – начинали слезиться мои глаза.
Когда я кричу, он обычно молчит. Так было и в этот раз. Сначала он сидел с поникшим видом, а потом – просил прощения: говорил добрые слова, смотрел виноватыми глазами на меня и снова просил прощения.
Вдруг неожиданно взялся за приборку: помыл полы и посуду, вынес помойные вёдра и даже приготовил поесть… На часах было три утра. Я простила.
***
Несмотря на то, что я так поздно легла спать, проснулась в одиннадцать. Окинула взором комнату – на окнах был узор. Значит, на улице мороз…
Встали. За стеклом светило солнце, а муж уже топил печь. Вроде, все устаканилось. Мы с Вадиком вместе. День хороший. Все сделано –приготовлено. Все живы-здоровы, но все равно, что-то не то… А что? Никак не разберу… Может, кажется просто?
– Вадь, что-то у меня предчувствие нехорошее какое-то…
– Какое?
– Будто что-то произойдет…
– Да перестань! Что может случиться?
– Ну не знаю… А вдруг я рожу сегодня?
– Смеешься? Тебе еще месяц ходить. Вот у меня так, кажется, температура…
Дала ему градусник, измерили – и точно 38 и 5.
– Ладно, сиди дома, топи печи… Я в аптеку сгоняю.
– Хорошо, любимая. Ты потихонечку…
На улице подмораживало. Я надела теплые рейтузы под штаны, вязаный джемпер поверх старой водолазки, а на ножки – носки из собачьей шерсти. Теперь не замерзну!
У выхода у меня затянуло живот и будто что-то вылилось из меня. «О, Господи… Что это? Неужели уже недержание…» – подумала я. «Вадя, у меня, кажется, воды отходят», – сказала я мужу. «Да что ты выдумываешь?! Какие воды? Восьмой месяц! Успокойся! Показалось, наверно…» – успокаивал он меня. «Думаешь?.. Ну, раз так – я пошла», – хлопнув дверью, ответила своему благоверному и выбежала на улицу.