Манаус
Шрифт:
Наконец, те двое немного успокоились и пока один, все время держа ружье наготове, продолжал осматривать прибрежные заросли, другой приблизился к Клаудии и склонился над ней.
Все дальнейшее произошло с такой скоростью, что даже Аркимедес, внимательно следивший за каждым их движением, не смог в деталях разглядеть что и как случилось. Рука Клаудии, спрятанная в песке, стремительно поднялась, сверкнуло лезвие ножа и человек, склонившийся над ней, упал замертво с перерезанным горлом. Затем она с молниеносной быстротой вскочила
– Не убивай его! Пожалуйста, не убивай.
И кинулся к незнакомцу. Тот же, поняв, что сопротивление бесполезно, бросил ружье и поднял руки. Спустя несколько минут, он уже сидел на берегу с руками связанными его же ремнем, а Говард и Аркимедес уселись на корточках напротив.
– Ты кто? – спросил его «Гринго».
Человек, все время поглядывая на труп своего товарища и бледный от страха, дрожащим голосом ответил:
– Меня зовут Сириако, я работаю на фактории Кармело Сьерра, «Аргентинца», на Мариэ.
– Где находится фактория? – задал вопрос Аркимедес.
– В двух днях вниз по реке.
– А ты куда шел?
– Сменить охранников на перекатах, один день на пироге вверх по течению.
– Что еще там, на этих перекатах?
– Непроходимые горы, куда никто никогда не забирался, полно индейцев – совершенные дикари, множество змей и совсем немного каучуковых деревьев. Неинтересные места.
– И сколько времени потребуется, чтобы добраться оттуда до Жапура?
– До Жапура? – переспросил он, было видно, что он очень удивился вопросу, даже был ошарашен. – А кто бы знал… Никому и в голову не приходило такое. Может месяц, может два. Даже не знаю можно ли вообще добраться до тех мест.
– Сколько охранников на перекатах?
– Только двое.
– Как их зовут?
Пленный засомневался, стоит ли отвечать, подозревая что-то, но американец вынул мачете и поднес к самым его глазам.
– Как зовут их? – повторил он вопрос.
– Дионисио и Барето. Дионисио тощий и лысый, а Барето хромой.
Говард выпрямился и жестом показал, что допрос закончил. Все, что нужно узнать, он узнал. Вместе с индейцем они схватили охранника за руки и ноги и, несмотря на его отчаянные протесты и истошные вопли, раскачав посильней, швырнули в реку.
И хотя руки у него были связаны за спиной, но он сумел, все-таки, несколько раз вынырнуть, и кричал, умоляя о пощаде, звал на помощь, но течение подхватило его и понесло прочь от берега и, не доходя до поворота, он исчез под водой без следа. Индеец обыскал труп другого охранника, забрал все, что посчитал ценным, схватил за ноги и оттащил к воде. Из горла покойника все еще сочилась кровь, и вскоре появились пираньи. С берега, с безопасного расстояния, казалось, что тело прыгало в воде и сотрясалось от приступов смеха, но затем неожиданно исчезло, и на поверхности осталось лишь красное пятно, уносимое течением.
Все
На следующий день, как и указал охранник, впереди появились перекаты. Клаудия и индеец спрятались на небольшом острове, посредине реки, а Говард и Аркимедес продолжили грести, держась середины реки, чтобы их смогли увидеть те, кто дежурил в этом месте.
– Дионисио! Барето!
Между камней появилось ружье, и голос грубый и властный приказал:
– Бросить оружие. Кто такие?
– Мы приехали сменить вас, – ответил Аркимедес, подчинившись приказу. – Мы новенькие, прибыли вместе с Сьерра, когда он приезжал сюда в последний раз.
– А куда делись Сириако и «Замбо»? – спросил все тот же голос.
– В брюхе у пираний. Неделю назад их пирога перевернулась, и с тех пор про них никто не слышал.
Человек поднялся из-за камней. Успокоившись, он опустил ружье и поставил на предохранитель.
– Вот, ведь, собачья жизнь! – выругался он. – Когда меньше всего ожидаешь, кувырк! и уже в воде, а потом от тебя не остается ничего, даже костей найти не могут.
Тут взгляд его упал на лодку, и он снова забеспокоился.
– Так ведь это пирога Сириако! – воскликнул он. – Не она ли перевернулась?
– Пираньи не едят лодки, – объяснил ему Аркимедес.
Шутка охраннику понравилась, и он засмеялся, потом сказал, чтобы они шли в хижину. Дабы не вызывать подозрения, ружья оставили в лодке и послушно последовали за ним.
Другой охранник, Барето, следил за ними из окна, и когда они подошли, опустил ружье и поприветствовал их.
– Привезли «пойло»? – тут же спросил он.
– Там, внизу, бочонок самого лучшего спирта, – ответил Аркимедес. – Привезен прямо из Манауса, высший сорт – это не то «дерьмо», что индейцы готовят.
Барето повесил ружье на гвоздь и, ругаясь по чем зря, хромая, быстро спустился к лодке.
А Дионисио достал стаканы и недовольным голосом сказал:
– Уже дней десять, как ни глотка не осталось. Этот Барето, сволочь хромоногая, пропойца еще тот, за первую неделю все пойло высосал.
Он повернулся спиной на мгновенье, и этого было достаточно – «Гринго» набросился на него, зажал рот рукой, а другой вонзил мачете меж ребер.
Дионисио попытался крикнуть, но из горла его вылетел лишь глухой хрип. Он начал заваливаться, и опрокинул бы, наверное, стол и стаканы, если бы американец не успел подхватить его подмышки, а потом медленно опустил тело на пол, вытер лезвие и встал рядом с дверью.
Прихрамывая, в хижину ввалился счастливый Барето, и прежде, чем он успел понять что происходит и опустить большую бутыль, из которой пил на ходу, отправился в лучший мир.
Говард и «Северянин» сели за стол, друг напротив друга, разлили спирт по стаканам.