Манчестер Блю
Шрифт:
– Или в Ирландии. По-моему, Белфаст тоже очень удобное место. Но рано или поздно его доставят сюда. Если собираются торговать им на улицах.
– Тогда почему они устраивают взрывы?
– Пока не знаю. Разве что воюют с китайцами. Если товар для ИРА поставляют колумбийцы, то вот тебе две организации, готовые стереть в порошок любого, кто встанет у них на пути.
– Сомневаюсь, что они будут связываться с наркотиками, – задумчиво произнес Соулсон.
– Кто? ИРА?
– Кто же еще? Черт возьми, они
– Ты веришь в это? В единую Ирландию?
– В конце концов, это их страна.
– Здесь не популярна такая точка зрения.
– Это мое личное мнение. Не для печати. Но это не мешает мне выполнять свою работу. Я все равно буду преследовать и сажать за решетку террористов из ИРА.
– Я бы предпочел воевать с колумбийцами, а не с этими фанатиками. Их невозможно победить.
– Ты, видимо, думаешь, мы тут в Манчестере совсем растерялись.
– Зачем же ты меня вызвал?
Соулсон оставил без ответа язвительное замечание.
– Почему мы, по-твоему, проигрываем?
– Я не говорил, что вы проигрываете. Вы просто потеряли контроль.
– Почему?
– Потому что, насколько я понял, для вас гораздо важнее сохранить политическое лицо. – Маршалл осторожно подбирал слова. – Дело полиции – ловить плохих ребят и охранять общество. Все остальное должно иметь второстепенное значение.
– Но мне не хватает средств.
– Всем не хватает. Повсюду в мире то же самое. Но мы стараемся изо всех сил. И потому держимся.
– Да, но вам не приходится отчитываться перед компанией левых придурков, – оправдывался Соулсон.
– Работа полиции не имеет с этим ничего общего. Не давай себя отвлекать, Чарльз. Иначе в один прекрасный день ты примешь неверное решение по ложным причинам. Быть полицейским – просто. Вот хорошие ребята, а вот – плохие. Примитивно, конечно, но так оно и есть. Остерегайся оказаться посередине.
Соулсон вспомнил, как много лет назад он оказался в такой ловушке. Когда Джимми попал в беду, а Кристли покрыл его. Это и те жуткие дни на болоте сформировали его позицию и взгляды. После того крещения не осталось места ни сочувствию, ни желанию входить в чье-то положение.
– У тебя есть какой-нибудь план? – спросил он, меняя тему.
– Боюсь, у тебя волосы встанут дыбом, если ты о нем узнаешь.
– А я хотел бы знать.
– Нет, Чарльз. Предоставь это мне.
– А если я буду не согласен с твоим планом?
– Ну ты даешь! Сам же попросил меня о помощи. Я буду делать то, что мы обычно делаем в любой другой части света. – Маршалл решил не говорить брату о Ронейне. Это должно быть работой, а не личной местью.
– Забавно, а?
– Что.
– То, что мы оба стали бобби.
– Дурацкая работа.
– А
Маршалл засмеялся:
– Ну это не пошло тебе во вред. А для начальника полиции ты сохранил неплохую форму.
– Даже лучшую, чем ты. Хотя я и старше.
– Еще чего!
– Помнишь, в детстве мы бегали наперегонки? И я всегда позволял тебе победить.
– Черта с два.
– Ей-богу. Я и сейчас тебя обгоню.
– Попробуй.
– Давай. Отсюда до дома. – До дома было двести ярдов, вверх по склону холма.
– Ну, готов?
– Внимание, марш! – крикнул Соулсон, и они, солидные мужчины средних лет, рванули с места. Развевающиеся полы пальто затрудняли бег, ноги скользили в грязи. На полпути оба стали задыхаться, но никто не собирался уступать. Пыхтя и шлепая ногами, они продолжали бег. Никому так и не удалось вырваться вперед. Когда до дома оставалось не более двадцати ярдов, Соулсон расхохотался. Маршалл присоединился к нему. Состязание закончилось.
– Я победил! – воскликнул Маршалл, касаясь стены сарая.
– Нет. Ни в коем случае! – закричал Соулсон, ударив рукой по стене сразу же вслед за братом.
– Черт возьми, Чарльз. Ты опять жульничаешь.
– Ничего подобного. Ничья. Самая настоящая ничья.
– Черта с два! – Он снова рассмеялся и обхватил Соулсона за плечи. Разом исчезла скованность и отчужденность. Они смеялись над собой, над своим ребячеством. Прислонившись к стене, наконец отдышались. – Если ты и победил, то только потому, что у меня сейчас простуда.
– Я хочу тебе кое-что показать, – сказал Соулсон. – Давай. За мной. – Через боковую дверь он вошел в сарай.
– Только и знает, что командовать, – проворчал Маршалл и пошел следом.
Посередине находилось нечто, закрытое чехлом. Соулсон снял чехол. Там оказался его старый мотоцикл «Браф Супериор SS 100», модель 1930 года, блестящий и сверкающий, как новый. Продав его в 1965 году, чтобы приобрести Джимми билет на самолет, Соулсвн не терял его из виду и выкупил при первой же возможности. Пришлось повозиться, чтобы восстановить. Мотоцикл был дорог ему как напоминание о Мэри, об их маленьком домике в Элтрингеме.
– Помнишь? – спросил он, отступая в сторону.
– Твой мотоцикл. А до этого – папин.
– Неплохая память.
– Он был разбит.
– Теперь восстановлен. У меня и права есть.
– Здорово!
– Сохранил как память о прошлом. – Соулсон решил не говорить брату, что только благодаря продаже мотоцикла удалось отправить Джимми в Америку.
– Он видел?
Соулсон кивнул.
– Да. И даже прокатился.
– С мамой?
– Он так и говорил всегда: «На нем я встретил твою маму», – сказал Соулсон, подражая голосу отца. – Хочешь прокатиться?