Маньчжурия. 1945
Шрифт:
– Не лезть! Держим лагерь, мало ли еще есть живые?!
Я остановил бросившихся было мне на помощь бойцов, а штурмбанфюрер, вновь бесновато оскалившись, потянул из-за голенища сапога почетный кинжал СС с широким, длинным клинком:
– Слышишь, последний шанс тебе. Сдавайся!
Но немец только хрипло хохотнул:
– Большевики не берут офицеров СС в плен! За дурака меня держишь?
– Да какой ты офицер, выродок… Каратель!
Я шагнул назад, выхватив собственную финку и нацелив острие клинка в живот немца вытянутой вперед правой рукой. Майор скривился, отзеркалив мою стойку, и тотчас сделал первый выпад! Но я заученно встретил его режущим ударом
Меня настоящий кубанский пластун учил ножевому бою, дурень. На что тебе рассчитывать?!
– Последний шанс! Сдавайся!
– Gleiches Angebot [7] .
Штурмбанфюрер вновь безумно оскалился и прыгнул вперед, попытавшись продать свою жизнь подороже…
Под перветином, что ли!
Я без труда отклонился в сторону, уйдя с линии атаки немца, но тотчас догнал его на развороте, от души полоснув финкой по открытой шее. Вышел практически рубящий удар! Нацист тонко взвыл на одной ноте, но все же попытался развернуться, широко махнув правой рукой с зажатым в ней кинжалом… От удара врага я ушел совершенно боксерским нырком, а распрямившись, с подшагом навстречу всадил финку точно в живот эсэсовца.
7
Такое же предложение! (Нем.)
Всадил по самую рукоять с проворотом клинка в ране!
– Ну так сдохни!
Немец захрипел, забился, осев на землю… Но тут со стороны тропы вновь послышалось движение, и я рывком бросился к ППС. Секунда – сменить заканчивающийся магазин и…
– Лермонтов! – послышался из темноты голос младшего лейтенанта.
– Пушкин! – отозвался я условным паролем, после чего встревоженно уточнил: – Все живы?
– Нет. Сержанта Колбина насмерть…
Я тяжело выдохнул – ведь так и понял, что кого-то из контрразведчиков зацепило… Но тут же заметил, что на тропе три человека.
– Неужто взяли гаденыша?
– Взяли скотину! – голос подал второй сержант, Александр. Он толкнул перед собой мужчину средних лет с повязкой фольксштурма, но в форме горных егерей.
– Как его живьем-то удалось взять?!
Виктор махнул рукой:
– Да он при первых звуках выстрелов рухнул наземь и в кусты. Остальные отбивались до последнего, часть фрицев откатилась назад, в лагерь, где вы их и положили… Говорит, у него журнальчик заветный. Но отдаст только при гарантиях жизни и свободы. Припрятал, собака нацистская!
– Вон оно как! Ничего, сейчас решим вопрос, как задачку на физмате…
– Лермонтов! – раздалось слева.
– Пушкин! – ответил я подошедшему снайперу и закашлялся, в то время как лейтенант зло сплюнул себе под ноги:
– Давай сюда свой журнал, уродина! Иначе кончим тебя прямо здесь, вот тебе мое слово! Утром все равно все перероем, ты ведь с началом боя толком ничего спрятать не мог… Последний твой шанс!
Лейтенант весьма решительно и красноречиво передернул затвор автомата, и трясущийся как банный лист немец спешно направился к одному из ящиков, стоящих в стороне. Но, наученный горьким опытом, я тотчас рванул ему наперерез – мало ли играет в труса, а сам сейчас пару гранат подорвет?! И себя, и нас заодно…
Но нет – в ящике, помимо россыпи патронов, я обнаружил лишь пухлую кожаную папку, в которой толстой кипой покоились листы со списками,
Я бегло пролистал практически все списки, прежде чем натолкнулся на непонятные документы с необычными письменами, и, лишь подсветив себе трофейной зажигалкой zippo, узнал иероглифы. Японский? Ладно, не моего ума дела…
– Все, документы у нас.
Сергей, устало опустившись на корточки, бросил короткий взгляд на чуть посеревшее небо – рассвет летом всегда приходит неожиданно, – после чего кивнул в сторону пленного:
– Повезло тебе, выродок. Такие парни погибли, чтобы тебя живьем взять, а на тебе ни царапины! Может, ногу ему прострелить, чтобы помнил?
– Успокойся… Он теперь всецело принадлежит товарищу младшему лейтенанту, ему за ценного языка головой отвечать. Пойдем лучше, свяжешься с нашими, запросим эвакуацию…
Слава богу, очередное задание выполнено. И как бы это цинично ни звучало, но я рад, что мы сумели захватить цель, а сам я в очередной раз разминулся с костлявой… А ведь когда эсэсовец палил из ППШ – думал все, срежет меня в упор под конец войны, сколько уже было таких историй! И если бы не наш язык и его документы, было бы еще больше жертв как среди наших бойцов, так и среди местных гражданских, все одно попавших бы под раздачу.
Нет, как бы то ни было – парни погибли не зря.
Глава 2
Мой путь лежал в Карлхорст – вскоре после успешно выполненного задания по уничтожению вервольфов я получил приказ явиться в бывшее саперное училище вермахта. Правда, теперь оно уже как два месяца занято нашими войсками, став штабом 5-й ударной армии. И именно здесь в ночь с восьмого на девятое мая генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал-адмирал фон Фридебург и генерал-полковник Штумпф (те еще сволочи!) подписали Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Акт, положивший официальный конец Великой Отечественной войне в Европе… От нашего командования капитуляцию принял маршал Жуков, от союзников – маршал британских ВВС Теддер. В качестве свидетелей Акт подписали также американский генерал Спаатс и французский генерал Латр де Тассиньи (да-да, и французы тоже). Позже рассказывали, что Кейтель, подписывая капитуляцию, аж монокль уронил, увидев Тассиньи, и в недоумении спросил у Георгия Константиновича: «Что, эти тоже нас победили?».
Я улыбнулся своим мыслям.
Да, изумление Кейтеля понятно, но стоит признать, что среди французов тоже были свои герои и смельчаки. Один не сдавшийся де Голль, возглавивший сопротивление, чего стоит! А эскадрилья Нормандия-Неман, воевавшая на Восточном фронте? Хотя, конечно, в основной своей массе французы довольно легко покорились немцам, хоть и говорят, что в первые дни летней кампании сорокового они дрались крепко.
Ладно, пусть будут в числе победителей, нам не жалко. Особенно, когда наверняка знаешь, что лощеный немецкий фельдмаршал уже ждет справедливого суда! И суд этот будет не только справедлив, но и суров – воздастся нацистам за все, что эти сволочи творили на советской земле…