Маньчжурская принцесса
Шрифт:
– Лорд Шервуд, мадам! Позвольте сопровождать вас. Вы не можете одна выйти из этого заведения.
Орхидея с улыбкой кивнула и гордо прошла к выходу мимо шумной группы, центром которой была Лидия д'Оврэй. Баталию уже удалось усмирить, но разговор главных действующих лиц вовсе не напоминал дружескую беседу. Низкий голос русского и истерические визги Лидии, протесты ее спутника и укоризненные возгласы посредников сливались в мощный, раздражающий шум.
Каланчин требовал возвратить девицу как его собственность, уверял, что она без предупреждения нарушила некий моральный
– Месье, – возразил спутник Лидии, – во-первых, знайте, что Альфиери никогда не потерпит оскорблений от московского медведя, да еще такого жмота, который упрекает красивую женщину за несколько побрякушек...
– Побрякушки?! – покраснел Григорий от гнева. – Бриллианты моей бабушки-княгини, подаренные ей царем Александром Первым? Я сделал Лидии этот подарок, намереваясь жениться на ней.
– Но, Гри-гри, – взмолилась Лидия, – я уже сказала тебе, что не хочу выходить замуж. Я еще слишком молода.
– Двадцать три года! Как раз вовремя. Знатные девицы выходят замуж в пятнадцать-шестнадцать лет. Позже их считают за перестарков!
Публичное объявление ее возраста – на самом деле ей было девятнадцать – удвоило потоки слез несчастной Лидии и гнев графа Альфиери.
– Эй, вы! Забирайте ваши драгоценности, если так ими дорожите! У Лидии будут другие!
Он в сердцах чуть было не сорвал колье с шеи молодой женщины, та яростно сопротивлялась: она ни под каким предлогом не собиралась расставаться с драгоценными камнями, которые успела полюбить и надеялась получить вскоре и другие, а теперь этого может не случиться никогда.
– Они мои, я не хочу, чтобы у меня их отбирали!
Эти слова восхитили бывшего любовника, для которого бриллианты бабушки-княгини были теперь неразрывно связаны с Лидией.
– Голубушка! Ты пленила мое сердце. Возвращайся, у тебя будут изумруды, сапфиры...
– Ах, вот она, бескорыстная любовь! – Голос Альфиери бил полон сарказма. – Да, теперь-то видно, что она любит вас только и исключительно ради вас самого! Как же! Лидия, перестаньте вести себя, как испорченный ребенок! Вспомните, что я вам обещал и...
Это было весьма неосторожно. Григорий с диким воплем бросился на обидчика, и потасовка разгорелась бы вновь, если бы итальянец вовремя не уклонился от удара. Русский, промахнувшись, рухнул на руки одному из клиентов ресторана, тот согнулся пополам под его тяжестью, но князь с необыкновенной живостью вскочил и вновь бросился на противника. Негреско и метрдотель едва успели его задержать. Каланчин буквально кипел от гнева и ругался сразу на двух языках, поэтому добрая половина ругательств была вполне понятна окружающим. Услышав оскорбления в свой адрес и в адрес своей добродетельной матери, побледневший от гнева итальянец закатил вспыльчивому русскому князю пощечину. Каланчин остановился на полуслове, как будто внезапно успокоившись... но не тут-то было.
– Я убью этого подлого мужика! Где моя сабля? –
– Извините, мадам! – сказал новый кавалер Орхидеи. – По-моему, самое время навести порядок.
Оставив молодую женщину возле карликовой пальмы, он встал между двумя мужчинами.
– Позвольте напомнить вам о необходимости соблюдать приличия, джентльмены, и, кстати, предложить свои услуги, по-видимому, вы не разрешите ваш спор без дуэли...
– Вы хотите, чтобы я дрался на дуэли с этим... пещерным человеком? – завопил итальянец. – Да все, что он заслуживает, – это пару ударов палкой, что я и собираюсь сделать.
– Это не так просто, – перебил его Шервуд. – Князь Каланчин – двоюродный брат Его Императорского Величества, к тому же вы дали ему пощечину, чем нанесли оскорбление. За ним выбор оружия, а у вас нет права отказываться – это было бы несоблюдением обязательств.
– Браво! Превосходно! – зааплодировал Григорий, раскатисто произнося букву «р». – Я уже сказал: сабли. Но казацкие сабли! А не какие-нибудь европейские недомерки!
– А почему бы не турецкие? А еще лучше – ятаганы? Чего уж там! – усмехнулся Альфиери. – Нелепица!
– Частично граф прав, – сухо сказал англичанин. – Фольклор и кодекс чести – вещи несовместимые. Шансы дуэлянтов должны быть одинаковы. Назовите ваших секундантов, джентльмены. Но прежде я хотел бы сказать вам, князь: я сам с удовольствием преподал бы вам урок.
– Почему? – Григорий широко раскрыл глаза. – Я вас совершенно не знаю.
– Правильно, не знаете. Но вы вели себя по-хамски. Если вы имеете честь сопровождать прекрасную даму, вы не имеете права бросать ее в ресторане ради другой дамы. Поэтому после графа Альфиери драться с вами буду я. Вот моя визитная карточка. Добавлю, что моя яхта «Робин Гуд» стоит у причала в порту. Я буду на борту, как только провожу эту леди до гостиницы. Жду ваших секундантов, джентльмены!
Лорд Шервуд коротко кивнул, повернулся на каблуках и вновь предложил руку Орхидее, которую действующие лица ресторанной драмы доселе просто не замечали. Испытывая угрызения совести, Григорий попытался ему помешать, но англичанин сухо остановил его:
– Довольно, князь! Не выставляйте себя на посмешище.
Каланчин, Лидия, Альфиери и собравшиеся вокруг них любопытные из числа ужинающих в ресторане расступились перед Орхидеей и Шервудом. Увидев ее в белоснежном, поистине королевском кружевном платье, Лидия д'Оврэй не удержалась от восклицания:
– Ах! Но это же моя принцесса! Как я рада... Кто-то остановил ее, заставил замолчать. Орхидея молча, не поворачивая головы, прошла мимо под руку с лордом Шервудом. Их уход сопровождался восторженным шепотом публики. Грум кинулся предупредить привратника, чтобы тот кликнул экипаж лорда Шервуда. Орхидея буквально заставила себя не смотреть на странного графа Альфиери, чье разительное сходство с ненавистным сводным братом Эдуарда становилось ей все более очевидным. И она, конечно, не заметила, что он следил за ней, пока пенистый кружевной шлейф ее платья не исчез за занавесями из пурпурного бархата.