Маньчжурские стрелки
Шрифт:
— В мое спасение поверить так же трудно, как поверить в возвращение с того света.
— В общем-то, да, вы правы. Война порой порождает невероятные сюжеты, достойные пера Тургенева.
— По всем законам криминалистики, я уже никогда не должен был видеть свободы.
— Причем какой свободы! Свободы диверсанта.
— Оказывается, существует и такая, — согласился с ним лагерь-майор. — Никогда раньше не задумывался над этим.
— Тем яростнее проявляйте себя теперь как диверсант, — настоятельно посоветовал Иволгин, а, немного помолчав,
— Редкостная, не возражаю.
— В такую вовсю хочется жить, пусть даже в этой забытой богом и людьми деревушке.
— От вас ли я слышу это, господин подполковник, — иронично рассмеялся Чолданов, подталкивая плененного ими старшину к «воронку». — Еще недавно вы изрекали нечто иное.
— Помню, — смиренно признал Иволгин. — Постоянно впадал в какие-то бредни по поводу Лондона и Парижа. Но ведь совсем недавно я и предположить не мог, что, добыв четыре красноармейские формы, мы еще и сумеем освободить некоего несостоявшегося диверсанта, посланного в Россию для убийства Кровавого Кобы.
Лично он пока что не знал, как ему воспользоваться свободой этой ночи. Мудрее всего было бы провести в этой деревне еще две-три ночи, чтобы отмыться, отоспаться и вообще привести себя в божеский вид, однако всякая оседлость, пусть даже временная, уже начинала страшить подполковника. Слишком уж он привык к кочевой жизни. Привык сам и приучил к этому своих стрелков.
— Нет, господин подполковник, такого лихого нападения на энкавэдистский «воронок» князь Курбатов вам не простит, — молвил Чолданов, которому тоже очень не хотелось оставлять дом Раздутича. — Это он должен был совершить подобный налет, вместе с бароном фон Тирбахом. А так получается, что в Берлин они прибыли с пустыми руками.
— Откуда нам знать, как они прибыли туда? — возразил Иволгин. В душе он не раз укорял себя за то, что не согласился идти с Курбатовым. Но только в душе. Никто из подчиненных его об этом не догадывался.
— Зато теперь мы знаем, что нам, лично нам, есть с чем идти хоть в Берлин, а хоть в Рим, — подсказал Перс. — И даже предстать перед самим фюрером.
— Так почему бы не воспользоваться такой возможностью, господин подполковник? — завершил его мысль Чолданов.
С ответом Иволгин не торопился. Знали бы они, как трудно расставаться с идеей создания Народной армии Поволжья! Причем делать это сейчас, когда он оказался столь близок к ее осуществлению.
Тела убитых погрузили в машину, туда же усадили связанного, с кляпом во рту, старшину и забросили лопату. Километра через два Перс, который сидел за рулем, остановил машину над болотистой низиной.
— Не убивайте меня, — попросил старшина, завершив копать яму для погибших. — Зачисляйте в свой отряд, все же лучше, чем гнить в этой болотной жиже.
— Тебя нельзя — предашь, — покачал головой Иволгин.
— Я машину хорошо вожу, лучше этого вашего Перса, или как его там, — объяснил старшина, сбрасывая в яму тело
— Нельзя ему верить, как считаете, ротмистр? — обратился подполковник к Чолданову.
— В принципе он оправ: с той минуты, когда сядет руль нашей машины, возврата ему нет. А то, что он красным служил… Так ведь здесь уже все под красными жили, все большевичкам прислуживали. Из кого тогда Народную армию создавать изволите, господин главнокомандующий? — с особым сарказмом произнес он это свое «главнокомандующий».
— Ваше мнение, прапорщик? — повернулся Иволгин к стоявшему чуть позади него и сбоку Персу.
— Водитель из меня не ахти, сами видели. А пристрелить всегда успеем.
Подполковник еще немного поколебался и, приказав старшине забросать тела глыбами торфа, позволил сесть за руль.
— Будь вы германцами, я, наверное, не согласился бы, — пробормотал охранник, садясь за руль. — Но вы-то ведь русские.
— Не набивайте себе цену, старшина, — проворчал в ответ Иволгин, усаживаясь рядом с ним.
— Куда путь держать намерены, господин подполковник, — возник у приоткрытой дверцы кабины ротмистр Чолданов.
— Пока не знаю, главное, подальше отсюда.
— А вопрос принципиальный. Надо бы решить: на запад или на восток? Теперь у нас есть машина, оружие, мундиры и германский диверсант. Тогда чего ждем? Не готово Поволжье к восстанию. Не поднять нам его, это же ясно, как Божий день.
— Не только Поволжье, — уточнил несостоявшийся командарм белой армии Поволжья, — вся Россия к этому не готова. Видно, так оно было предрешено свыше. Тем более что оставаться в этих краях нам уже все равно невозможно. В поисках такого диверсанта энкавэдисты всю округу выжгут и вспашут.
39
Курбатова они нашли на деревенском подворье, незаметно переходившем в речной луг. Рослый, плечистый, облаченный в китель времен Белой гвардии и опоясанный кавалерийскими ремнями, он стоял, склонившись на жердевую ограду, и наблюдал за свадебными игрищами немолодого жеребца и двух юных кобылиц.
Поддразнивая оседланного боевого коня, кобылицы то бросались к нему, подставляя свои неокрепшие крупы, то вдруг, в самый ответственный момент, уносились по высокой луговой траве в сторону реки, чтобы с призывным ржанием вспенивать плавневое мелководье.
— Какую бы диверсионную подготовку ни проходил казак, все равно в душе, в крови остается казаком, — по-русски молвил Штубер, почти неслышно приблизившись к Курбатову.
— Боевой конь — это и в самом деле в крови казака, — подтвердил подполковник и только тогда взглянул на гауптштурмфюрера.
Штубер тут же представился, затем представил прибывшего с ним полковника, который остался у крыльца, и сказал, что у него возникло несколько вопросов, которые интересуют не только его, но и Скорцени.