Маньчжурский кандидат

Кондон Ричард Томас

Довольные — каждый тем, что сделал подарок другому — они снова уселись. Посмотрели шоу, послушали музыку, допили первую бутылку и окончательно исполнились духом Рождества. Откупоривая вторую бутылку, Реймонд произнес ровным голосом:

— Муж Джози умер.

— Да ну? — Марко резко выпрямился на стуле. — Когда?

— На прошлой неделе.

— Откуда ты знаешь?

— Мать сказала. Она распорядилась, чтобы в посольстве присматривали за Джози. Они ей и сообщили.

— И что ты теперь намерен делать?

— Я уже виделся с сенатором Джорданом. Мы в неплохих отношениях. Сначала, правда, пошло туговато, потому что мать наплела им обо мне бог весть что, типа, что я извращенец, и все такое. И что, дескать, надо беречь Джози от меня. Но

в каком-то смысле от встречи со мной ему было не уйти, потому что он политический деятель, а я журналист. Вскоре, после того, как мы сошлись во мнениях относительно того, что за чудовище моя мать, мы хорошо поладили, даже подружились. Я спросил сенатора, может, я могу чем-то ему помочь. У нашей газеты в Аргентине ведь есть офис. Но Джордан решил, что самое лучшее — это подождать и дать Джози возможность прийти в себя. Позже, сказал он, если она по-прежнему не захочет возвращаться домой, возможно, мне стоит поехать туда и забрать ее. Или, по крайней мере, навестить Джози и поинтересоваться, не хочет ли она уехать. Вот так.

— И что, твоя мать больше ничего не имеет против Джози?

— Нет.

— Поворот довольно крутой.

— Постарайся не смеяться — и я тоже постараюсь — но в том-то вся соль. Именно что крутой поворот. Отец Джози очень выдвинулся в своей партии, стал заметной фигурой в Сенате. Мать раньше всех поняла, откуда ветер дует, и пустилась во все тяжкие, чтобы с ним подружиться. Но Джордан ее энтузиазма не разделяет, вот она, видимо, и решила, что если не удается привлечь его на свою сторону, то можно, по крайней мере, исключить из числа врагов, женив меня на его дочери. Ей, конечно, невдомек, что никто лучше меня не в состоянии настроить сенатора Джордана против нее и Джонни — не считая, конечно, самих этих обаяшек.

— Ну и женщина. Будь она моей женой, я бы, наверное, уже был генералиссимусом. Самое меньшее.

— Да уж.

— Значит, если вы с Джози поженитесь, твоя мать не будет против?

— По крайней мере, так мне позволено думать.

— А отчего умер муж Джози?

— Хороший, леденящий душу вопрос. Случилось следующее: он был сражен неведомой рукой во время случайно вспыхнувшего мятежа в городе под названием Тукуман. Он был агрономом.

— Какое отношение агрономия имеет ко всему этому?

— Никакого, просто он оказался там, а не в Буэнос-Айресе с Джози.

— Ты уже написал ей?

Реймонд бросил взгляд за окно, где царили снег и ночь, и отрицательно покачал головой.

— Если хочешь, я помогу тебе с письмом.

— Помоги, — просто отозвался Реймонд. — Сам я не в силах. Даже начать не в силах. Я так много всего хочу ей написать, но эти восемь лет меня душат.

— Это проблема не столько слов, сколько тона, — начал Марко, не имея ни малейшего представления, о чем говорит, но понимая, что в знании тонкостей человеческого общения обогнал Реймонда на световые годы. — Верно, надо подождать. Интуиция подсказывает мне, что надо. Но не шесть месяцев. Пожалуй, следует отправить первое письмо в самое ближайшее время. Выразить соболезнование. Это естественным образом сломает лед, дальше можно будет переходить к длинному письму. Но чересчур затягивать нельзя. Надо прояснить для себя этот вопрос раз и навсегда.

— Какой вопрос?

— Ей… Впрочем, Джози, вероятно, в курсе, что ты ее любишь… В таком случае остается понять, любит ли она тебя.

— Должна любить. Потому что, если нет, что же тогда мне делать?

— До сих пор ты справлялся.

— Нет. Нет, это не пойдет. Может, мне и не так уж много чего светит, но это все же больше, чем я имею сейчас.

— Послушай, парень. Как дело повернется, значит, так тому и быть. Не дергайся, постарайся не нервничать раньше времени и действуй поэтапно.

— Верно. Я и сам так думаю.

— Тут, знаешь ли, требуется время.

— Понимаю. Сенатор Джордан сказал то же самое.

* * *

Генерал Фрэнсис Боллингер — «Свирепый Фрэнк», давнишний поклонник Джона Айзелина, Большого

Джона — принял, и с большим удовольствием, предложение матери Реймонда возглавить патриотический комитет движения под названием «Десять миллионов американцев в борьбе за завтрашний день». Предложение было сделано во время скромного ужина, столь скромного, что на нем присутствовали лишь Джонни, генерал да миссис Айзелин. Дело происходило в январе шестидесятого, в резиденции Айзелина в Вашингтоне. Боллингер пообещал, от всего своего великодушного сердца, что в день открытия партийного съезда по выдвижению кандидатов (место проведения — Медисон-Сквер-Гарден, время — июль) он представит миллион подписей миллиона патриотов под петицией, выдвигающей Джона Йеркеса Айзелина в качестве кандидата от партии на президентский пост.

Генерал Боллингер удалился от активной деятельности, дабы взять в свои руки бразды правления крупнейшей в мире компании по производству корма для собак. Одна из его немногих, скажем так, шуток (перечислять остальные не имеет смысла), любимая, а потому нередко повторяемая, звучала так:

— Интересно, как русские собираются с нами тягаться, если у нас танки-тягачи, а у них — одни сплошные «москвичи». Дошло? (Смех.) Сам он много лет ходил в патриотах.

* * *

Прошла зима, наступила весна, а Марко и его подразделение так ничего и не обнаружили. Активных действий со стороны противника также не предпринималось. В марте ФБР стало известно, что имя Реймонда фигурирует во французском списке возможных подозреваемых в связи с убийством в июне прошлого года депутата-антикоммуниста Франсуа Орсела. Несколько позже выяснилось, что имя Реймонда упоминается также в аналогичном, но подготовленном уже Скотланд-Ярдом списке, составленном в связи с убийством лорда Крофтнэла. Французский список подозреваемых включал в себя восемь человек — американцев и не только, находившихся неподалеку в момент совершения преступления. Список Скотланд-Ярда состоял из трех фамилий. Оба учреждения обращались к ФБР с просьбой провести обычную проверку и дать свои комментарии. Имя Реймонда было единственным, фигурировавшим в обоих списках.

В конце мая сенатор Айзелин с женой поселились в доме на Лонг-Айленд — в преддверье бурной общественной жизни и также, как объясняла миссис Айзелин, дабы она могла внести свою лепту в подготовку к возвращению домой овдовевшей дочери сенатора Джордана, Джози, прикоснуться к ее горю, так сказать, женской рукой, ведь она и отец бедняжки — давнишние друзья. Все это Элеонор поведала редактору отдела общественной жизни «Дейли пресс», предварительно передав тому через Реймонда просьбу связаться с ней. Так что Реймонд узнал новость о возвращении Джози, как и все остальные читатели, из газеты. В результате, набирая номер матери, он трясся от ярости и негодования.

Она молча ждала, пока сын выскажется. Это длилось почти четыре минуты без перерыва — тяжело дыша, сбиваясь, плюясь рваными фразами, он исторгал пулеметные очереди проклятий, пока не выдохся. Уверившись, что в его речи возникла пауза, мать пригласила Реймонда на костюмированный бал, назначенный непосредственно на день возвращения Джози из Буэнос-Айреса. Ему обязательно надо принять приглашение, добавила она, ведь Джози уже согласилась прийти, а один Бог знает, сколько воды утекло с тех пор, как они в последний раз встречались. Сцепив зубы, Элеонор молча переждала повторный поток непристойностей и оскорблений, которыми разразился в ответ Реймонд, а потом обрушила трубку на рычаг с такой силой, что сбила телефон со стола. Но это не утолило ее черную ярость, а лишь распалило ее. Она подобрала трубку, отодрала ее от панели и запустила в стеклянный журнальный столик в четырех футах от себя. Потом подняла с пола расколотый столик и зашвырнула его в короткий коридор, в конце которого располагалась ванная, дверь в которую оказалась открыта. Сквозь стекло душевой кабинки просвечивала розовая плитка. Столик разбил стекло, врезался в выложенную плиткой стену и с грохотом осыпался прямо в ванну.