Мандаринка на Новый Год
Шрифт:
— У Егора мастерская на базе химического факультета…
— У нас не факультет, конечно, но мы попробуем что-нибудь сделать, если тебе это нужно.
— Очень!
Мама отреагировала на открытие дома филиала стеклодувной мастерской гораздо более скептически, нежели отец.
— Доченька, ну зачем тебе это? Это же тяжело, опасно. Вон, уже один ожог на руке есть. Неужели ничего менее опасного нельзя выбрать?
—
— Упрямые, — вздыхает Вера.
Именно сейчас Люба поняла, как ей повезло с родителями. На обустройство домашней мастерской у отца ушла неделя. Под это дело была выделена бывшая комната Нади. Папа проконсультировался по телефону с Егором в части требуемого оборудования, нашел все необходимое, купил, сам установил и подключил. Мама при виде баллонов с газом и кислородом покачала головой, понимая, что спорить бесполезно. И только увидев сильную струю ярко-голубого пламени в опасной близости от своей девочки, охнула. И тут даже Любины уверения в том, что она этим уже не один месяц занимается и знает, что делает, не помогли — мама два дня отпаивалась успокоительным. И предпочитала не заходить в комнату, когда дочь работает.
А Люба работала. Она была безумно благодарна Егору за все, что он для нее сделал. Но, лишь оставшись один на один со стеклянными заготовками и горелкой, она раскрепостилась по-настоящему. А у нее стало получаться такое… Такое, что даже Беркович присвистнул, когда она показала ему свою Жар-птицу.
— Люба, это здорово. По-настоящему здорово.
— Спасибо, — ей невероятно приятно. Слова Егора для нее много значат.
— Не хочешь выставить на продажу?
— Предлагаешь стоять на рынке? Налетай, не скупись, покупай живопись…
— Не обязательно. Можно попробовать…
— Эй, молодежь, — в комнату заглядывает отец. — Айда чай пить. «Прага» поспела.
Торт удался, чай ароматный, беседа ведется на приятные для Любы темы. И вдруг, неожиданно, отец портит все:
— Мне Глебадий втык тут дал. Сказал, заедет проверить, как я с кислородным баллоном обошелся. Историями страшными пугал.
— Но ведь это действительно опасно, — Вера Владимировна до сих пор не в восторге от Любиной с отцом затеи.
— Я сделал все, как положено, — парирует Стас. — Так что пусть приезжает, проверяет, бюрократ медицинский. Хоть один, хоть с Колькой. Мне стыдиться нечего — я все делаю на совесть, — тут Соловьев замолкает, недоуменно уставившись на толкающую его под столом ногой жену.
А у Любы резко пропадает аппетит и желание поддерживать разговор. Одно только имя. Колька. Ник. Звероящер. Любимый. Потерянный
Работа не спасала — сколько бы ее ни было. Он стал спать по ночам, но проклятые картинки — они преследовали его и наяву. Кто бы мог подумать, что у него такое богатое воображение? Раньше вот Ник полагал, что у него оно отсутствует напрочь. Зато теперь с каким-то мазохизмом представлял. Ее. Любу. С другим. Обязательно в постели. Ей с другим так же хорошо, как было с ним? Или, возможно, тот, другой, дал ей то, что не дал он сам? От этих мыслей, от этих картин тошнило. Надо на что-то переключиться — работа не спасает.
Решил заняться мотоциклом. Снова наведался в гараж, но там быстро понял: своими руками починить не удастся — слишком сильны повреждения, повело раму, нужна сварка. Проще купить новый, чем ремонтировать этот. Хотя это же его боевой друг, и продавать на запчасти было обидно. Может быть, попробовать вернуть любимое «детище» к жизни? Но в любом случае, на ремонт денег сейчас нет — все ушло на… А Ник все равно не жалеет о сделанном. Может быть, хоть так она будет иногда его вспоминать?
Отбросив идею занять голову мотоциклом, Ник вдруг вспомнил о том, на что ему постоянно пенял Батюшко. О вопросе собственного жилья. А и в самом деле — может быть, пора уже валить из теплого родительского дома? Тем более, ему сейчас хотелось этого — чтобы было место, куда можно прийти и где тебя никто, никто не будет трогать, задавать вопросы и пытаться развлечь. Ник не страдал излишней гордыней и пошел за советом к человеку, который разбирался в рынке недвижимости куда лучше, чем он сам — к матери. В итоге его определили в хорошие руки — к специалисту по ипотечному кредитованию со сказочным именем «Аленушка» и обыкновенной фамилией «Елисеева».
При непосредственном общении с Аленушкой Ник понял, как мало он еще в этой жизни повидал. Особенно в ее бюрократической составляющей. Теперь он стал гораздо лучше понимать шефа, который вечно ворчал на засилье бумажек. Ник все необходимые документы и справки переделывал раз по три, Аленушка, она же Алена Владимировна, терпеливо возилась с ним, как с малым дитем — ну, а как иначе, сама Юлия Юрьевна попросила помочь. Небыстро и неспешно, учитывая, что работу в отделении никто не отменял, но дело по получению ипотечного кредита, тем не менее, двигалось. И главное — он нашел, чем себя занять.
Стеклянная армия заполонила весь комод и понемногу стала стекать на пол. Какие-то фантастические цветочные композиции, нереальной красоты хрупкие деревья, горделивый красавец олень и смешной сердитый домовой. Егор просто тащился от ее последней работы — пары Деда Мороза и Снегурочки. Добрый Дед Мороз у Любы вышел нетрадиционно суровым, от переливов синего стекла так и веяло холодом — суровое зимнее божество, а не добрый дедушка. Под стать ему была и Снегурочка — не веселая внучка, а, скорее, дочка — вся в отца, только фигура более светлая, искристо-льдистая. Пара оставляла странное впечатление, странное, но завораживающее. Егор сфотографировал и через неделю заявил, что нашел покупателя. На Любино тщательно скрываемое недовольство только фыркнул.