Манъёсю

Поэтическая антология

п. 3453 ТЯ полагает, что это песня пограничного стража, выражающая тоску о доме. О пограничных стражах см. кн. XX, комм. к п. 4321.

п. 3454 Мы относим эту песню к песням-заговорам. Характер заклинания особо подчеркивается двумя последними строками — непосредственным обращением к подстилке; по народным поверьям, во время отсутствия мужа в ней остается частица его души (ОС).

Конопля (аса) очень часто встречается в песнях антологии — по-видимому, она играла большую роль в хозяйственной жизни того времени и широко использовалась в быту. Здесь подстилка из конопли означает ткань из конопли.

п. 3455

Песня девушки, ожидающей своего возлюбленного. Распевалась, по-видимому, женской стороной хора. Поведение девушки толкуется по-разному. Некоторые комментаторы (ОС) считают, что девушка рвет верхушки деревьев, чтобы ветки не мешали ей видеть, когда придет милый. Другие считают, что это привычное движение руки, когда мнут что-либо в руках в ожидании кого-либо, так называемая “забава для рук” (тэсусаби). Есть также мнение (ТЯ), что девушка просто хочет сказать милому, пусть сорванные ею ветви завянут, но она все равно будет его ждать. Это толкование нам представляется более правильным, потому что сходная по мотиву песня из кн. XI (раздел анонимной поэзии) толкуется именно таким образом. Упоминание об иве заставляет думать о связи с весенними хороводами, так как из веток ивы плели венки, которые надевали на голову во время хороводов. И, возможно, девушка срывает ветки ивы для венка и обещает долго ждать.

п. 3457 Распевалась, по-видимому, женской половиной хора. Считается, что это песня жены, провожающей мужа в столищу служить в храме. По-видимому, здесь имеется в виду определенная трудовая повинность, которую несли в те времена японские земледельцы. Видимо, проводы возлюбленного на службу в столицу были обычными для быта восточных провинций. Этот же мотив имеет место в п. 3427. В своем толковании постоянного эпитета “утихисасу” — “указывающий день работ” — мы исходим из древнейших понятий, которые сохранились в обрядах современных японских деревень. “Ути” мы толкуем как производное от “уцу” “бить”, “обрабатывать (землю, поле)”; до сих пор “таути” значит “обработка поля” (та); “хи” “день”, отсюда “утихи” — сокр. от “таутихи” — значит “день обработки поля”, т. е. начала сельскохозяйственных работ. Устанавливать начало таких работ было правом родового старейшины, являвшегося одновременно и главным жрецом рода, а затем это право перешло к императору, совмещавшему роль верховного правителя и верховного жреца. Поэтому “утихисасу” и стало, как нам кажется, постоянным эпитетом сначала к слову “мия” “храм”, приобретшему также значение “дворец”, а затем к слову “мияко” “столица”, откуда впоследствии, с развитием государственности, стали исходить все указания, касающиеся начала сельскохозяйственных работ (см. А. Е. Г л у с к и н а, К изучению древнего стиля японской поэзии, — “Народы Азии и Африки”, М., 1967, № 3, стр. 100, 102).

п. 3458 Распевалась, по-видимому, женской половиной хора. ТЯ толкует как песню, выражающую горе покинутой возлюбленной. Этот мотив получил особое обозначение: “отоко-но ёгарэ” “одинокие ночи без милого”. Однако мы полагаем, что песня больше похожа на песню жены, проводившей мужа в пограничные стражи.

Песня построена на приеме образного параллелизма, в своеобразной манере, носящей название “дзё” (введение). Здесь картина природы вкраплена между стк. 1 и 4 и находится в обрамлении, выражающем чувства автора; характер образа типичен для ряда песен.

п. 3459 По-видимому, одна из песен, которыми обменивались во время толчения риса для приготовления священных хлебцев из риса — “моти”, употребляемых при различных земледельческих обрядах. В современном японском фольклоре встречаются специальные “песни толчения риса” (тамацуки-но ута), сохранившиеся в деревнях во многих провинциях. На существование обмена песнями между мужчинами и женщинами во время толчения

риса указывает и ОС.

п. 3460 Исполнялась, по-видимому, женской половиной хора.

В песне упоминается “ниинамэ” — популярнейшее в Японии празднество — подношение первого риса богам, во время которого в старину крестьяне собирались в доме старосты и славили богов, принося им первый рис (ТЯ). Время это обычно связано с любовными запретами, поэтому женщина в песне и упрекает дерзкого влюбленного, посмевшего стучаться в дверь, когда муж ушел на совершение обряда, а она должна предаваться молитве и уединению (см. п. 3386).

п. 3461 Распевалась, по-видимому, женской половиной хора.

“Не встречаемся на майском ложе мы…”, т. е. во время обрядовых майских брачных игр. “Майское ложе” — это наш перевод слова “санэ”. ОС понимает “санэ” как производное от “сану” “спать вместе”; “санэ-ни аванаку ни” толкуется им как “не встречаемся, чтобы вместе спать”. В словаре “Котоба-но идзуми” (1899, стр. 610) “сану” разъясняется как “спать вместе” (о супругах), “спать мужчине с женщиной”. Поэтому мы полагаем, что “санэ” имеет смысл “совместного ложа” во время майских обрядовых брачных игр на полях, так как префикс “са” является здесь, по-видимому, как и в слове “саотомэ” “майские девушки”, сокращением от “сацуки” — месяц посевов, посадки или май (см. п. 3348). И тогда на японской почве возникает аналогичная картина “майских весенних хороводов” и “браков на полях”, характерная для обрядового быта и других земледельческих народов. Характерно, что слово “маку” значит “сеять” и “спать вдвоем”, “спать вместе” и в обоих этих значениях встречается неоднократно в песнях М., наводя на мысль, что двойное значение подсказано весенними брачными обрядами на полях, совершавшимися с целью получения хорошего урожая.

п. 3462 По-видимому, распевалась мужской половиной хора.

п. 3463 Распевалась, по-видимому, женской половиной хора. В этой же книге помещена песня (3405), где те же чувства высказываются юношей. Возможно, это были парные песни мужской и женской половин хора, которые случайно разъединены собирателями песен.

п. 3464 Песня затрагивает очень популярную тему о “людской молве”; страх перед ней, боязнь разлуки из-за людских толков — очень распространенный мотив в народных песнях.

“На рогожном изголовий…” — имеется в виду рогожа, которую подкладывали под голову в качестве подушки. В комментариях (ТЯ) отмечается как песня юноши. Распевалась, по-видимому, мужской половиной хора.

п. 3465 Распускать шнур — символ любовных отношений. В песнях о разлуке возлюбленные завязывают шнур в знак верности друг другу. Развязать шнур обычно значит нарушить обет верности, но в данном случае это просто символ любовных отношений.

“Из корейской дорогой парчи…” — из этой парчи делали обычно завязки, тесьму, шнуры, поэтому корейская парча стала постоянным эпитетом к слову “химо” “шнур”, “тесьма”, “завязка”.

п. 3466 Отмечается как песня юноши о любви, которую преследуют людские толки.

“Нити сердца моего ты взяла…” — т. е. ты управляешь моим сердцем, завладела моим сердцем.

п. 3467 При каких обстоятельствах сложена песня, неизвестно.

Из дерева святого хиноки — в тексте “маки” — общее название для священных хвойных деревьев (хиноки, сосны, криптомерии). В песнях М. “маки” чаще всего служит обозначением хиноки (“солнечное дерево”, японский кипарис), которое обычно употребляют при совершении земледельческих обрядов, почему мы для перевода и взяли это толкование, тем более что некоторые комментаторы (СН, ТЯ) толкуют “маки” в данной песне как “хиноки”.