Манфред

Байрон Джордж Гордон

Аббат

Увы! Я начинаю опасаться, Что я тебе помочь уже не в силах. Но ты еще так молод, я хотел бы…

Манфред

Святой отец! Есть люди, что стареют На утре дней, что гибнут, не достигнув До зрелых лет, — и не случайной смертью, Иных порок, иных науки губят, Иных труды, иных томленье скуки, Иных болезнь, безумье, а иных — Душевные страдания и скорби. Страшнее нет последнего недуга: Все имена, все формы принимая, Он требует гораздо больше жертв, Чем значится в зловещих списках Рока. Вглядись в меня! Душевные недуги Я все познал, хотя

довольно б было И одного. Так не дивись тому, Что я таков, дивись тому, чем был я, Тому, что я еще живу на свете.

Аббат

Но выслушай…

Манфред

Отец, я уважаю Твои года и звание; я верю, Что ты пришел ко мне с благою целью, Но ты предпринял тщетный труд. Быть грубым Я не хочу, — я лишь тебя щажу, А не себя, так резко обрывая Наш разговор — и потому — прости!

^{(Уходит.)}

Аббат

Он мог бы быть возвышенным созданьем. В нем много сил, которые могли бы Создать прекрасный образ, будь они Направлены разумнее; теперь же Царит в нем страшный хаос: свет и мрак, Возвышенные помыслы — и страсти, И все в смешенье бурном, все мятется Без цели и порядка; все иль дремлет, Иль разрушенья жаждет: он стремится К погибели, но должен быть спасен, Затем что он достоин искупленья. Благая цель оправдывает средства, И я на все дерзну. Пойду за ним Настойчиво, хотя и осторожно.

СЦЕНА ВТОРАЯ

^{Другая комната.}

^{Манфред и Герман.}

Герман

Вы, господин, велели мне явиться К вам на закате: солнце уж заходит.

Манфред

Да? — Я взгляну.

^{(Подходит к окну).}

Великое светило! Бог первозданной, девственной природы! Кумир могучих первенцев земли, Не ведавших болезней, — исполинов, Родившихся от ангелов и дев, Сиявших красотой неизреченной! Царь меж светил, боготворимый миром От первых дней творения, вливавший Восторг в сердца халдейских пастухов И слышавший их первые молитвы! Избранник неземного, что явило В тебе свой светлый образ на земле! Венец и средоточие вселенной, Дающее небесную отраду Всему, что прозябает в дольнем мире! Владыка всех стихий и повелитель Всех стран земных, повсюду положивший Свои неизгладимые печати На дух и облик смертных! Ты, что всходишь, Свершаешь путь и угасаешь в славе! Ты, видевшее некогда мой первый Взор, полный изумленья и восторга! Прости навек, — прими мой взор последний, В последний раз тебя я созерцаю; Твои лучи уж больше никогда Не озарят того, кому дар жизни Был даром роковым. — Оно сокрылось; Мой час настал.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

^{Горы. — В отдалении замок Манфреда. — Терраса перед башней. — Сумерки.}

^{Герман, Мануэль и другие слуги Манфреда.}

Герман

Дивлюсь я графу: вот уж сколько лет Все ночи он без сна проводит в башне — И непременно в башне. Я бывал в ней, Но по тому, что есть в ней, не решишь, Чем занят он. Наверно, потайная Есть комната, и сколько бы я отдал, Чтоб только заглянуть в нее!

Мануэль

Напрасно. Доволен будь и тем, что ты уж знаешь.

Герман

Ах,

Мануэль, ты старше нас и мог бы Порассказать нам многое о замке. Когда ты поступил сюда?

Мануэль

Давно. Я до рожденья графа был слугою Его отца, с которым никакого Он не имеет сходства.

Герман

Что ж, не редкость!

Мануэль

Я говорю не о чертах лица. Граф Сигизмунд был горд, но прост и весел, Любил пиры и битвы, а не книги, Любил людей — и ночи превращал Не в бдения угрюмые, а в праздник, Да ведь какой! Он не блуждал, как волк, По дебрям и ущельям, — не чуждался Земных утех и радостей.

Герман

Проклятье! Вот были времена! И неужели Они уж не вернутся в эти стены, Что смотрят так, как будто и не знали Счастливых дней?

Мануэль

Пусть прежде переменят Владельца эти стены. О, я видел Немало в них диковинного, Герман!

Герман

Будь добр и расскажи хоть что-нибудь. Мне помнится, что возле этой башни Случилось что-то: ты мне намекал.

Мануэль

Был, видишь ли, точь-в-точь такой же вечер, Как и теперь; на Эйгере [19] краснела Точь-в-точь такая ж тучка; ветер дул Порывистый, и снежные вершины Уж заливала трепетным сияньем Всходившая луна; граф Манфред, Как и теперь, был в башне; что он делал, Бог весть, — но только с ним была Та, что делила все его скитанья И бдения полночные: Астарта, Единственное в мире существо, Которое любил он, что, конечно, Родством их объяснялось… [20] Кто идет?

19

Эйгер — гора в Бернских Альпах.

20

Родством их объяснялось… — После этих слов в первом варианте третьего акта шла заключительная сцена «Манфреда». Реплика Мануэля прерывалась Германом, обращавшим его внимание на то, что башня Манфреда в огне. Мануэль начинает звать на помощь, но все охвачены страхом и никто, за исключением Германа, не идет вслед за Мануэлем. Мануэль и Герман выносят из башни Манфреда, который умирает в присутствии собравшихся людей, и слова Манфреда: «Старик! Поверь, смерть вовсе не страшна!» — относились к Мануэлю.

Аббат

Где граф?

Герман

Вот в этой башне.

Аббат

Постучись — Мне нужно с ним поговорить.

Герман

Не смею Я нарушать его уединенье.

Аббат

Но мне его необходимо видеть, Я на себя возьму твою вину.

Герман

Ведь ты его недавно видел.

Аббат

Герман! Ступай без рассуждений.

Герман

Я не смею.

Аббат

Так я войду без всякого доклада.

Мануэль

Святой отец, постойте! Я прошу вас.

Аббат