Манглабит Варанги
Шрифт:
— Эй, ромеи! Поможете нам построить такую же «крепость» вокруг всего лагеря?
Пара секунд ожидания по внутренним ощущениям Даниила сошли за десяток минут — но вскоре он с облегчением увидел целого и невредимого Романа, зычно воскликнувшего в ответ:
— Отчего же не помочь в добром деле!
Белик, облегчённо выдохнул, набрал в лёгкие как можно больше воздуха — после чего заорал так, чтобы услышало все его «знамя»:
— Спешиваемся! Лошадей отдать слугам, пусть уводят их к болоту — и строим стену из возов навроде той, что возвели ромеи! Да побыстрее, время дорого!
… —
Очередной залп болтов ушёл в сторону сельджуков, кружащих у лагеря крестоносцев подобно стае голодных волков. И неосторожно приблизившиеся к позициям русичей сарацины, потеряв десяток-другой всадников, спешно отхлынули назад…
— Цельтесь лучше! Скоро самострелы будет нечем заряжать!
Опасения Романа имеют под собой вполне реальную основу — несмотря на солидный запас болтов, за час боя, прошедший с момента отступления рыцарей, практически весь он иссяк…
Назад отхлынули не только франки де Блуа — Боэмунд и Роберт также вернулись, потеряв не меньше четверти рыцарей в бесплодных попытках сблизиться с сарацинами и навязать им ближний бой. Причем многие отступившие всадники вынужденно посадили за спины соратников, оставшихся без лошадей…
Куда делось высокомерие и хвастовство сына Гвискара, его пренебрежительная чванливость? Роман увидел давнего врага лишь издали — лицо его было залито кровью из глубокого пореза на лбу, глаза горели яростным, безумным огнём, рот свирепо оскален… По гордости Боэмунда из Тарента, бежавшего от сельджуков побитой собакой, был нанесён сильнейший удар, что только сильнее его разожгло!
Впрочем, что дела манглабиту варанги до слепой гордости дурака, погубившего столько своих воинов?! Гораздо важнее вопрос, как теперь выжить…
На поле боя установилось временное равновесие: отступив в лагерь, крестоносцы кое-где успели возвести стену из сцепленных между собой телег — причём «знамя» Танкреда встало рядом с ромейскими гвардейцами. На иных же участках спешенные норманнские рыцари, вспомнив предков-викингов, построили стену щитов — благо, что их ростовые «скутумы» вполне для неё подходят… В ходе неравной перестрелки — ибо число арбалетчиков ничтожно мало в сравнении с тысячами конных лучников Кылыч-Арслана — турки обрушили на христиан целый ливень стрел! И несмотря на щиты, оперенная смерть забрала жизни многих рыцарей и их боевых слуг…
Но по сравнению с «союзниками», потери в сотне Самсона ничтожно малы! Уже наработанная тактика разбивки воев по парам «стрелок-щитоносец», с прикрытием стрелков во время перезарядки и даже во время стрельбы, а также сама защита из возов дала русичам огромное преимущество. Всего четверо легкораненых за весь бой! Но теперь болты заканчиваются — и что тогда?! Сколько ещё турки будут кружить вокруг лагеря крестоносцев, меняя друг друга, как только опустошаются колчаны — при этом засыпая христиан роем жужжащих в падение стрел?!
…Занятый перезарядкой соленария, Роман не сразу расслышал трубный рев боевых рожков справа, в стороне от лагеря. А когда расслышал, и обернулся на их звук, то увидел, что по дороге, ведущей с запада, к сарацинам приближается многочисленная пехота франков! Донельзя обрадованный, Самсон напряг все свое зрение, чтобы разглядеть среди спешащих к ним на помощь крестоносцев и рыцарскую конницу, но никого не увидел…
И только когда за холмами, разделяющими долину, вдруг
Показавшись на гребне холмов, рыцари Тулузского — и прочих вождей крестоносцев — ринулись вниз, заходя с тыла и левого крыла сельджуков. Последние, заметив врага, встретили христиан стрелами — но не сумели отступить, так как вся масса сарацинского войска не могла бы бежать в одно мгновение! И конруа франкских рыцарей с разгона врезались в сгрудившихся сельджукских всадников, тараня их копьями — и тяжёлыми дестриэ, набравшими огромную силу за время короткого, но стремительного бега…
— Вперёд! На лошадей! ВПЕРЁД!!!
Оглушительный рев Боэмунда из Тарента, раздавшийся над лагерем норманнов, как кажется, донесся до самых дальних его концов. Собственно говоря, сын Гвискара действительно увидел отличную возможность для собственного удара — ведь охваченным с левого крыла и тыла сельджукам тереть просто некуда отступать! И таран его рыцарей будет подобен удару молота, прижавшего сарацин к наковальне франкских всадников… В христианском лагере началась невероятная суета — и уже вскоре первые всадники во главе с Боэмундом двинулись вперёд!
Невероятно уставший Самсон привалился к возу, в этот день послужившему сотнику надёжной защитой, лишь наблюдая за разворачивающимся на его глазах сражением… И тут вдруг в поле его зрения попала широкая спина Боэмунда, покуда ведущего своего жеребца лишь шагом. Причём сын Гвискара, вырвавшись вперёд своих рыцарей, в настоящий миг находиться всего в полусотне шагов от Романа! А свой щит норманн уже повесил на правую руку…
Для сына павшего у Диррахия Добромила настал миг, коий он ждал всю свою жизнь. От охватившего его возбуждения аж затрясло руки — а вставшее перед глазами лицо Марии тут же сменила картина охваченной пламенем церкви, подожженной норманнами… Присяга базилевсу, личное задание Комнина, приказавшего убить Боэмунда лишь в случае предательства, долг манглабита… В сей миг все эти понятия стали вдруг ничтожно малы по сравнению с кипящей в груди ненавистью к убийце отца — и жаждой мести!
И колебавшийся всего мгновение Самсон тотчас взвел тетиву самострела, вложил болт в направляющий желоб, вскинул соленарий к плечу, прицелиашись точно в спину норманна…
Как вдруг сзади раздался негромкий, лишь единожды слышанный Романом голос — который он все же узнал:
— Не стоит.
Самсон резко обернулся — и увидел замершего позади него Танкреда, по какой-то совершенно непонятной причине оставшегося в лагере.
— Разве?!
Поняв, что он раскрыт и что на выстрел осталось всего мгновение, Роман обернулся к уходящим рыцарям, и едва не зарычал от досады: сына Гвискара уже закрыли спины его оруженосцев… В ярости бросив самострел на воз, манглабит уже схватился за отцовский клинок, разворачиваясь к Танкреду… И замер в лёгком недоумение: абсолютно спокойный Отвиль лишь протянул сотнику бурдюк с вином, после чего повторил на ломанном греческом: