Манхэттен

Дос Пассос Джон

«Сараево»… Слово застревало у нее в горле, когда она пыталась произнести его.

– Это ужасно, ужасно, – стонал Джордж Болдуин. – Биржа полетит ко всем чертям… Ее надо закрыть – это единственный исход.

– А я никогда не была в Европе… Должно быть, война – страшно интересная штука. Вот бы посмотреть! – Эллен, в синем бархатном платье и манто, откинулась на подушки плавно катившегося такси. – Я всегда представляла себе историю, как на литографиях в учебниках. Генералы произносят зажигательные речи, маленькие фигурки, растопырив руки, перебегают по полям, факсимиле

подписей…

Конусы света врезаются в конусы света вдоль горячего, жужжащего шоссе, фонари окатывают деревья, дома, рекламные щиты, телеграфные столбы широкими мазками белил. Такси завернуло и остановилось перед гостиницей, источавшей розовый свет и звуки рэгтайма из всех щелей.

– Большой съезд сегодня, – сказал шофер Болдуину, когда тот платил.

– Почему это? – спросила Эллен.

– Наверно, из-за убийства в Кэнэрси.

– Что за убийство?

– Я видел… Ужасная штука!

– Вы видели убийство?

– Нет, как убивали, я не видел. Я видел только труп перед тем, как его унесли в морг. Мы называли старика Санта-Клаусом, потому что у него была седая борода… Я помню его еще, когда был мальчишкой. – Позади них гудели и хрипели автомобильные клаксоны. – Ну, надо двигаться… Будьте здоровы, леди.

В красном вестибюле пахло омарами, креветками и коктейлем.

– Хелло, Гэс!.. Элайн, позвольте представить вам мистера и миссис Мак-Нийл… Мисс Оглторп…

Эллен пожала широкую руку курносого человека с красной шеей и маленькую, туго обтянутую перчаткой руку его жены.

– Гэс, мы еще увидимся перед уходом.

Эллен последовала за фрачными фалдами метрдотеля в конец танцевального зала. Они сели за столик у стены. Оркестр играл «Все это делают». Болдуин подпевал. Он на секунду склонился над ней, укладывая манто на спинку ее стула.

– Элайн, вы очаровательная женщина… – начал он, усевшись напротив нее. – Ужас! Я не могу понять, как это возможно.

– Что именно?

– Война. Я ни о чем другом не могу думать.

– А я могу… – Она внимательно просматривала меню.

– Вы обратили внимание на ту пару, с которой я вас познакомил?

– Да. Это тот Мак-Нийл, о котором все время пишут в газетах? Какой-то шум по поводу забастовки строительных рабочих, интербороуских бумаг…

– Это все политика. Держу пари, что он рад войне, бедный старый Гэс. Она ему поможет. Благодаря войне газеты перестанут трепать его имя. Я вам потом расскажу о нем… Кажется, вы не любите креветок? Они тут очень хороши.

– Джордж, я обожаю креветки.

– Тогда мы закажем настоящий курортный обед. Как вы на это смотрите?

Откладывая в сторону перчатки, она задела вазу с увядшими красными и желтыми розами. Дождь светлых сухих лепестков посыпался на ее руку, на перчатки, на стол. Она отряхнула лепестки.

– Велите убрать эти отвратительные розы, Джордж… Я ненавижу увядшие цветы.

Пар поднимался над мельхиоровым блюдом креветок и плавал в розовом свете абажура. Болдуин следил, как ее пальцы, розовые и тонкие, вытаскивали длинные шейки, погружали их в топленое масло и клали в рот. Она была поглощена едой. Он вздохнул.

– Элайн,

я очень несчастный человек… Вот я встретил жену Мак-Нийла… В первый раз за много лет… Подумайте, когда-то я был безумно влюблен в нее, а теперь не могу даже вспомнить, как ее зовут… Смешно, не правда ли? Мои дела были ужасно плохи, когда я занялся самостоятельной практикой. Надо было торопиться, так как прошло всего два года с тех пор, как я окончил университет, а денег у меня не было ни гроша. Но я в те дни умел работать. Я решил, что если я не достану клиента, то я немедленно брошу все и опять стану клерком. Однажды я пошел прогуляться, чтобы освежить голову, и вот на Одиннадцатой авеню я увидел, как поезд налетел на молочную тележку. Это было ужасно! Я помог поднять пострадавшего и сказал себе: либо я добьюсь, чтобы ему выплатили справедливое вознаграждение, либо разорюсь окончательно. Я выиграл дело, и это привлекло ко мне внимание многих деловых людей. Так началась его и моя карьера.

– Так он был молочником? По-моему, все молочники – милейшие люди. Мой молочник – прямо душка.

– Элайн, не говорите никому то, что я вам рассказал… Я доверяю вам безусловно.

– Это очень мило с вашей стороны, Джордж… Прямо удивительно, как нынче все женщины стараются быть похожими на миссис Кэсл. Посмотрите кругом.

– Она была как дикая роза, Элайн, – свежая, розовая, чистокровная ирландка. А теперь она скучная, деловая, усталая женщина.

– А он все такой же изящный и ловкий… Так всегда бывает.

– Удивительно… Вы не знаете, каким пустым и безотрадным казался мне мир до тех пор, пока я не встретил вас. Мы с Сесили только делаем друг друга несчастными.

– Где она теперь?

– В Бар-Харбор… [142] Мне везло, я имел успех, когда был молодым человеком… Мне еще нет сорока.

– Вы, наверно, любите свое дело, иначе вы не имели бы успеха.

– Ах, успех, успех… Что значит успех?

– Я бы хотела иметь хоть капельку успеха.

– Но, дорогая девочка, вы его имеете.

142

Бар-Харбор – прибрежный городок в штате Мэн на севере страны; один из самых известных и дорогих курортов Новой Англии в конце XIX – начале XX в.

– О нет! Это не то, что я хочу.

– А меня мой успех не радует и не интересует. Я только и делаю, что сижу в конторе и заставляю моих молодых помощников работать. Мое будущее совершенно ясно для меня. Мне кажется, я стану торжественным, помпезным и буду предаваться разным маленьким порокам… А ведь я чувствую, что во мне есть нечто большее.

– Почему вы не займетесь политикой?

– К чему мне лезть в Вашингтон, в эту сточную канаву, когда я сижу в том месте, откуда фактически управляется страна? Как ни тошнит от Нью-Йорка, а уйти из него некуда. И это самое ужасное… Нью-Йорк – вершина мира. Нам остается только крутиться и крутиться, как белка в колесе.