Манхэттенский ноктюрн
Шрифт:
– А те, кто ходит сюда, в ваш сад, живут на этой улице?
Она рассеянно кивнула, отпихнув отечной ступней выпавший из загородки кирпич.
– Моя семья… мы живем тут по соседству. – Она жестом показала на соседний дом 535. – Некоторые живут там, на другой стороне улицы, и все приходят сюда.
– А что, дом, который здесь стоял, обвалился? – спросил я.
Она пожала плечами:
– Нет, знаете, он был не такой уж плохой.
– Не заколоченный досками и нерушившийся?
– Никто там не жил, но он был в порядке, понимаете?
– А как насчет крыши?
– Не знаю таких вещей. Некоторые люди, ну, попытались жить там, но им дали пинка под зад. Наш дом лучше. У меня зять – супер. У него очень хорошая работа. Он всегда убирает прихожую, входные ступеньки, все…
Мы
– Неужели этот дом нужно было сносить?
– Нет, я думаю, он был еще достаточно хорош.
– А ваш зять что-нибудь знает об этом доме?
– Ода!
– Надеюсь, я не причиню ему большого беспокойства, если расспрошу его о нем?
Она не ответила, доставят ли мои вопросы беспокойство ее зятю или нет. Мы прошли в заднюю часть участка, и миссис Гарсия провела меня вниз по трем цементным ступенькам, заваленным детскими велосипедами, через другую дверь с надписью «Контора», потом снова вниз по деревянной лесенке, где воздух внезапно оказался горячим, и дальше, в огромную темную комнату с извивающимися повсюду трубами и гудящей печью размером с грузовик, шеренгой свистящих водяных отопительных агрегатов, пустой кабиной лифта, еще несколькими велосипедами, лестничным маршем в дальнем конце, разным хламом и со стоявшим под лампочкой с длинной цепочкой с теннисным мячиком на конце довольно изящным старинным письменным столом, за которым сидел седеющий латиноамериканец в забрызганных очках с сильными стеклами и обрабатывал напильником небольшую деталь масляной арматуры с гневной решимостью, давшей мне понять, что он точно знал, что делает, и, в общем и целом, с большим удовольствием оказался бы где-нибудь в другом месте.
– Луис, – окликнула его Эстрелла Гарсия, – этот человек спрашивал о том доме, который снесли.
Он поднял глаза и вперил свой взгляд в меня:
– Рядом?
– Справа, – уточнила она.
– Слушаю вас, – сказал он мне и снял очки.
– Я интересовался соседним домом. Номер пятьсот тридцать семь. Почему его снесли?
– Дом был не слишком хорош. – Он пожал плечами, вытирая руки о тряпку.
– А ваша теща говорила, что он выглядел вполне прилично.
Он раздраженно покачал головой:
– Нет, нет, она понятия не имеет, в каком состоянии были эти дома. Они были неважные. Там ничего не меняли после, кажется, 1970 года. Я сам тысячу раз бывал в том доме. Крыша – просто жуть, на втором этаже что-то обрушилось, кругом трещины… нет, ничего хорошего. Крышу не меняли, значит, вам самому надо было этим заниматься, я имею в виду приходилось укреплять крышу и всякое такое, ведь там вечно лила вода, и вещи, понимаете, все вещи покрывались льдом, трескались, а потом начинали гнить. Да и крыс кругом было полно.
Я представился ему и объяснил, что я репортер.
– А вам что-нибудь известно о трупе, который здесь нашли, когда сносили дом?
Комендант кивнул и вздохнул, словно ему была в тягость все эта людская копошня, заурядная в своей идиотичности.
– Да, было что-то в этом роде.
– Наверное, копы задавали много вопросов?
– Да, поспрашивали тут кое о чем.
– Они так ни до чего и не докопались.
Он пожал плечами. Было видно, что ему это совершенно безразлично.
– Людей, знаете, все убивают да убивают. Тут у нас одну даму наверху, на пятом этаже, а еще ребенка… в том конце улицы.
Я кивнул.
– А вы не интересовались, как, собственно, тело попало на этот участок?
– Да нет, – ответил он, – не мое это дело.
– Так-то это так, но я вообще говорю об этом, потому что участок был огорожен боковым навесом с проволокой поверху; да и сам дом тоже был надежно забит.
– Кроме парадной двери.
– Верно, но она была заперта, – сказал я, – так что, вероятно, не было…
– Эй-эй, постойте-ка, – прервал он меня, в забывчивости снова обтирая руки тряпкой. – А вам известно, сколько в городе слесарей? У меня наверху есть жильцы, которые, чтоб их черт побрал, все время меняют у себя замки. Они не желают больше платить за квартиру и ставят себе другие замки. – Он покачал головой. – Раньше всегда домовладелец менял замки! Теперь жильцы.
В дверях возник молодой человек небольшого роста, придурковатый на вид, в футболке с надписью «Мете». Он все время жевал губу.
– Адам, – закричал комендант, – достань ящик и покажи репортеру, сколько у тебя ключей. – Он повернулся ко мне. – Я велел Адаму следить за ключами. – И, отвернувшись, он снова обратился к Адаму: – Нет, Адам, достань большой ящик. Жильцы должны извещать меня и давать мне новый ключ, это есть во всех договорах об аренде, а они не дают мне ключей. Я работаю за домовладельца. Засранец чертов! Понатыкал у себя на голове заплаток из волос. Как ни увижу его, так одной заплаткой больше. Я ишачу на него. Делаю для него деньги, а он превращает их в волосатые заплатки. Выглядит как кустики, торчащие рядами, эх! – Он горько улыбнулся. – Но я работаю у него. Всем приходится у кого-то работать, ведь верно? Он заставляет меня ставить эти специальные замки с двумя ключами и особые гостиничные замки и всякое дерьмо вроде этого, а через три дня прихожу, а жиличка, так ее мать, вызвала слесаря, чтоб он открыл замок, чтобы она, например, могла войти и забрать свой чайник, правильно? Так ведь, Адам? Ну, наконец-то, Адам, ты достал тот самый ящик с ключами. Да перестань же болтаться без дела там сзади! – Он снова посмотрел на меня. – Я раньше знал всех слесарей, и они, бывало, сначала справлялись у меня, прежде чем идти по вызову, но их время… – Зазвонил телефон, и он снял тяжелую черную трубку с аппарата, висевшего на стене. – Да, да. Нет! Не дотрагивайтесь до него, миссис… Скажите Мэри, чтоб не дотрагивалась до него. Нет, это не поможет. Я иду. – Он повесил трубку и взглянул на меня. – Это дама со второго этажа, у нее пятилетняя дочь. С телевизионной антенны слетел шарик. Ребеночек воткнул антенну в штепсельную розетку. Эта кроха должна была бы тут же поджариться, но все обошлось. Только не спрашивайте, каким образом. Может, розетка была обесточена. Мне надо идти вытаскивать антенну. – Он подхватил ящик с инструментами, потом прошел к пустой кабине лифта и нажал красную кнопку. – Так что как бы то ни было… да, насчет всего этого дела с замками там, в том доме: может, они и не входили через парадную дверь, но могли, вполне могли сделать все, что угодно; они могли перебраться с моей крыши на свою, а потом взломать дверь, ведущую на крышу, и прямо там, наверху устроили сабантуйчик.
Я было собрался напомнить ему, что он уверил полицию в том, что никто не мог попасть в дом номер 537 с его крыши, потому что у него в доме дверь на крышу всегда заперта. Но телефон зазвонил во второй раз, и он снял трубку.
– Да, миссис, да, я уже иду.
Он повесил трубку и посмотрел на кабину лифта, боковые кабели которой пришли в движение.
– Слишком медленно идет. Вечно одно и то же.
Он снова повернулся ко мне и небрежно кивнул:
– Ладно, извините меня, но мне надо идти туда. Нельзя же допустить, чтобы деточку дернуло током.
Он направился к лестнице.
– Адам! Оставь этот чертов ящик! Мы пойдем по лестнице. Адам, иди за мной. Я собираюсь в двести четвертую. К миссис Салсинес. Адам? Адам, да перестань же ты попусту терять время.
Я остался там, под землей, с ганглиями труб над головой. Эстрелла Гарсия, шея которой обвисла жирным кольцом, посмотрела на меня.
– Миссис Гарсия, – обратился я к ней, – можно я еще взгляну на ваш садик?
Она утвердительно кивнула, и, как мне показалось, с удовольствием.