Манхэттенский ноктюрн
Шрифт:
Она внимательно посмотрела на меня:
– Ты что…
– Я нашел пленку.
– Как?
Я рассказал ей всю историю от начала и до конца, опустив разговор с Билли Мансоном и не упоминая о том, как Хоббс передал мне через стол конверт, где был ключ с тремя дырочками, которые, как оказалось, хорошо подходят к трем гвоздям в ее кухонном шкафу.
– Просто не верится, – сказала Кэролайн. – Эта старушка, миссис Сигал, посылала пленку?
– Ей нужны были деньги, после того как на них подал в суд какой-то кореец.
– Ты сказал Хоббсу об этом… ну, обо всем, что произошло… я имею в виду, что я ни в чем не виновата?
– Конечно.
– И
– Можешь не сомневаться.
Она сжала руки, словно в молитве, и я заметил, как прояснилось ее лицо.
– О да! Да! Как же это хорошо! Я так боялась, что он устроит мне какую-нибудь пакость, или уволит Чарли, или что-нибудь еще.
– Нет, он был настроен вполне миролюбиво.
– Тебе не надо срочно идти домой?
– Моя жена уехала с детьми в Калифорнию.
– Почему?
Я рассказал ей о том, как в дом ворвался человек Хоббса и что было потом.
– Я хочу, чтобы ты хотя бы ненадолго забыл обо всем, что случилось, – сказала Кэролайн.
Мне кажется, мы всегда забываем, насколько быстро узнаем другое человеческое существо… ну, если не историю жизни или секреты, то уж, как минимум, главные черты его физической природы: его привычки, походку, манеру смотреть, говорить или делать паузы в разговоре. Я думал об этом, лежа в постели и ожидая, когда Кэролайн появится из ванной. Мы провели вместе в общей сложности не более двадцати пяти часов, но, прислушиваясь к звукам по ту сторону двери, я мог бы поклясться, что точно знаю, когда втягивается ее диафрагма… я слышу легкое покряхтывание или покашливание, сопровождаемое глубоким вдохом… чувствую, когда она удаляется от меня, а когда приближается, окутывая меня своим дыханием. В тот вечер мы занимались любовью в последний раз, и, мне думается, я не обманываю себя, когда говорю, что знал и об этом и что окружал ее таким вниманием, на какое только был способен. Я видел здесь, перед собой, в сером полумраке спальни шею Кэролайн, ее груди, влагалище, живот, ее глаза – закрытые, открытые, снова закрытые – и ее волосы, серые на фоне ее серой кожи. Нас вполне устраивало, что, занимаясь сексом, мы ощущали какое-то отчуждение друг от друга; я не помню, что было сказано и говорили ли мы о чем-нибудь вообще. Мы действовали медленно, возможно, даже из-за грустного почтения к вещам, которые были просто недоступны нашему восприятию. Наши отношения почти завершились, и, я думаю, она тоже это знала.
– Смотри, – сказала она через несколько минут. Она включила лампу на столике и улеглась на живот рядом с ней, показывая мне свое плечо. – Все сошло.
И в самом деле, от ее татуировки осталась всего лишь легкая голубоватая тень под кожей.
– Это последнее цветное облачко исчезнет через неделю или две.
Я потер пятнышко пальцем:
– Невероятно.
Она была довольна:
– Да.
– Никаких следов прошлого.
– Почти.
– Почти?
– Никак не избавлюсь от одного.
Я был в недоумении, ведь у ее тела не было секретов от меня.
– Между пальцами ног?
– Нет.
Она уселась на постели на индийский манер и, положив руку между ног, оттянула назад волосы на лобке.
– Раньше у меня было маленькое колечко на клиторе.
– Ты никогда не говорила мне об этом.
– А ты никогда не спрашивал.
Я поднес лампу ближе.
– Видишь? – спросила она, коснувшись пальцем
Там действительно был небольшой выпуклый шрам, больше похожий на валик. Я потрогал его пальцем.
– Ты сняла кольцо, когда познакомилась с Чарли?
– Да.
Я поставил лампу обратно на стол.
– Тебе очень не хватает этого колечка?
– Очень. – Она встала и натянула трусики. – Чарли скоро придется отправиться в путешествие, – сказала она. – В Китай и Японию.
– Что, деловая поездка?
– Да, и он хочет, чтобы я побывала в этих странах.
– Тебе надо ехать.
– Я тоже так думаю.
Она вышла на кухню и вернулась с сигаретой в руке.
– Я, должно быть, ненормальная.
– Почему?
– Я сказала Чарли, что поквитаюсь, с кем надо.
– И ты действительно поквитаешься?
– Надеюсь, что нет. – Она выдула изо рта длинную струю дыма. – Что ты увидел, когда просматривал пленку с Хоббсом?
– В прямом смысле?
– Нет, я имею в виду, что именно ты понял… ну, про меня.
Я вспомнил, как она вжималась в тучное тело мужчины и с каким удовольствием слушала его речи.
– Мне кажется, я понял, чем тебе понравилось его общество. Он уловил в тебе нечто особенное, а в других ты не находила такого понимания, и ты отдалась ему целиком и полностью. Отчасти это произошло из-за того, что он намного старше.
Она натянула майку, плотно облегавшую ее грудь.
– Отчасти поэтому и ты мне нравишься.
– А почему бы тебе не выйти замуж за более пожилого мужчину?
– Они слишком проницательны и сразу меня раскусывают.
– И Хоббс?
– В три секунды.
– Но ты ведь виделась с ним еще раз.
– Да.
– Должно быть, это взбесило Саймона.
Она шумно выдохнула:
– О да! – И снова начала рассказывать мне, как Хоббс прислал ей небольшой подарок, а Саймон пристал к ней с расспросами, откуда он взялся.
– И что ты ему сказала?
– Я сказала, что это просто подарок от друга, но Саймон видел ту видеокассету, а значит, все то же самое, что и ты. Поэтому он и устроил эту штуку с миссис Сигал. Я хочу сказать, что до некоторой степени подозревала нечто подобное, но, знаешь, не имела ни малейшего представления, как это было сделано. Я не понимала, как это можно устроить. – Она нашла в стенном шкафу джинсы. – В любом случае главное в Чарли то, что он никогда не причинит мне боль. Он всегда будет мил со мной.
В ее словах не чувствовалось симпатии к Чарли; тут была какая-то загвоздка для нее, словно ее заставили выбрать из двух зол и Чарли был меньшим из них. Как подсказывает мой опыт, у мужчин и женщин, обладающих эдакой животной стойкостью, стойкость эта сформирована ходом событий. Они узнают, что жизнь требует умения хладнокровно переносить любую боль. Ни я, ни моя жена не принадлежим к людям такого типа, и мне хотелось бы быть уверенным, что и мои дети не станут такими. Но мир полон этих людей. Среди них и чернокожие мальчишки на улице, которым нет еще и восьми лет; и китаянки, торгующие свиными головами в центре города, и многие полицейские. Они будут делать все необходимое, чтобы выжить; они будут скрывать и защищать свою ранимость ото всех, за исключением тех, кто не может причинить им боль. Но самое главное, они будут утверждать свое превосходство, если оно появится.