Манипуляция сознанием. Век XXI
Шрифт:
Но рабочие легко приняли лжемарксистскую формулу их эксплуатации государством потому, что все слова были знакомыми и точно укладывались в стереотип: «рабочих эксплуатирует работодатель». Достаточно было только путем длительного повторения перенести понятие «работодатель» с капиталиста на советское государство и создать таким образом ложный стереотип, произвести канонизирование настроений.
Этот ложный стереотип опирался на важное чувство – «ревность обделенного». Слова об эксплуатации грели душу – приятно, когда тебя жалеют. А кроме того, сама советская пропаганда внушила, что мы вот-вот будем потреблять материальных благ больше, чем в США. А раз не больше,
Это – важный источник хрупкости любого идеократиче-ского государства. Оно берет на себя слишком много – роль отца. Если в семье плохо – отец виноват. Либеральное государство изначально снимает с себя ответственность, оно лишь следит за порядком на рынке. Источником личных невзгод здесь являются стихийные законы рынка – так это воспринимается массовым сознанием. Государство в таком случае не только не несет вины, но оно всегда выглядит благом, поскольку хоть чуть-чуть смягчает жестокие законы рынка (дает субсидию безработному и т. д.).
Возможно, хотя и не очевидно, что советское государство могло оставлять рабочим больше благ. Но оно находилось в состоянии войны, пусть холодной. Это важное условие было вытеснено из общественного сознания, и все его как будто забыли. А в состоянии войны главнейшая обязанность государства – защита страны и граждан. И на это советское государство тратило значительную долю изъятого «прибавочного продукта». Кстати, нареканий к выполнению этой его обязанности не было. В СССР было бы дикостью даже помыслить, чтобы какой-то Хаттаб из Иордании год за годом ходил по Кавказу и стрелял в советских граждан.
Канализирование стереотипа эксплуатации на государство можно было бы блокировать, если бы удалось резко сменить понятийный аппарат и выйти за рамки всего набора связанных стереотипов. Прежде всего, отказаться от понятия эксплуатации как понятия, легко поддающегося фальсификации. Эта его уязвимость связана с тем, что это – понятие «высокого уровня», сильно идеологизированное и связанное с осязаемыми величинами слишком сложной цепочкой взаимозависимостей.
Конечно, выход из круга сложных стереотипов и использование абсолютных, «земных» понятий переводит рассуждения на более примитивный уровень и снижает познавательную силу умозаключений. Но на эту жертву надо идти, если стоит задача создания первого ряда защиты от манипуляции.
Вне стереотипа «эксплуатации» можно было бы построить такую цепочку утверждений:
– В советском типе хозяйства государство было одновременно работодателем; при «рынке» роли работодателя и государства разделяются.
– Советское государство отнимало у рабочего часть заработанного «за двоих» – за государство и за работодателя; при рынке государство отнимает за себя (налоги, пошлины, акцизы и т. д.), хозяин – за себя (прибыль).
– Для рабочего важно, не кто и в какой пропорции у него отнимает, а сколько он получает в сумме – как деньгами, так и натурой (в виде безопасности, жилья, врача и прочих благ). Разумно желать и поддерживать только такие изменения, при которых получаемая рабочим сумма благ увеличивается, а не уменьшается.
– Что получилось, когда рабочие позволили ликвидировать советский строй и согласились на появление частного работодателя, чтобы отдавать государству меньше, чем раньше? Количество благ, получаемое в сумме деньгами и натурой, резко сократилось.
В таком рассуждении не приходится оперировать абстрактными категориями, все участники драмы знакомы, и все величины соизмеримы исходя из обыденного опыта. В эту логическую цепочку трудно встроить ложный стереотип государства-эксплуататора.
Другой интенсивно использованный во время перестройки антигосударственный
Борьба против привилегий руководства была важной частью программы по подрыву легитимности советского государства. При опросе в 1988–1989 гг. на вопрос «Что убедит людей в том, что намечаются реальные положительные сдвиги?» 25,5 % участников всесоюзного опроса ответили: «Лишение начальства его привилегий». Но важно подчеркнуть, что интеллигенция в этом вопросе резко выделилась из усредненной выборки населения. Среди читателей «Литературной газеты» (в основном, это люди с высшим образованием) так ответило 64,4 %.
В этой антиноменклатурной кампании была проведена подмена стереотипа с канализированием настроений. Это можно считать блестящей операцией потому, что разыграна была она самой номенклатурой в ходе подготовки ее «революции сверху». Именно идеологический аппарат, контролируемый номенклатурой КПСС, создал образ врага в виде «виртуальной» номенклатуры и натравил на него массовое сознание. Так самолет выпускает ложную пылающую цель, на которую отвлекается ракета с самонаводящейся на тепловое излучение головкой.
Исходным, внедренным в массовое сознание стереотипом был уравнительный идеал. Разжигая в массах ненависть к льготам номенклатуры, идеологи сумели канализировать эту ненависть не на личности и не на реальную социальную группу, а именно на статус члена номенклатуры, порожденный советским строем.
Антиноменклатурный стереотип был использован как средство манипуляции очень широкого охвата. Он разрушал и логику, и чувство меры, и критерии подобия. Применялся он стандартно, почти без изменений, в масштабах всей социалистической системы. Много говорилось, что народы стран Восточной Европы возмущены коррупцией высших эшелонов власти, той роскошью, которую позволяли себе члены руководства. Очень скупо, впрочем, давались конкретные данные об этой роскоши. В западной прессе промелькнул лишь факт, что на даче у Хонеккера был бассейн (потом было уточнено, что бассейн был длиной 12 метров – как у среднего лавочника на Западе). Никто и не думал сопоставить размер средств, идущих на потребление представителей высших статусов капиталистических стран и «коррумпированных коммунистических режимов». Никто не сказал телезрителям, что речь идет о роскоши, оцениваемой по совершенно иным, чем на Западе, меркам, смехотворным с точки зрения боссов рыночной экономики и государственной верхушки Запада.
Закрепление стереотипов в сознании приводит человека к неспособности поместить ситуацию в реальные пространственно-временные координаты и оценить ее рационально. Жестко следующий стереотипам человек затрудняется и в проведении структурного анализа ситуации – он сразу воспринимает ее идеологическую трактовку.
Ведь очевидно, что любое общество должно создавать людям, занимающим высшие статусы в социальной иерархии, те или иные привилегии. Были ли привилегии, предоставляемые верхушке режима, скажем, в СССР, вопиюще большими, выходящими за всякие разумные рамки? Нет, никто этого не утверждал. Может быть, номенклатура этих стран представляла собой паразитическую верхушку, не выполнявшую своей роли в социальной структуре? Этот вопрос никогда в дебатах и не возникал, следовательно, существенной роли он не играл. Значит, телезритель, радиослушатель или читатель просто подвергся внушению идеологической машины манипуляторов. Рациональных доводов за то, чтобы превратить управленческий аппарат советского типа в бюрократию ельцинского типа, в общественном сознании не было.