Мания. Книга вторая. Мафия
Шрифт:
А Оутс вдруг стал всматриваться в того самого угрюмца, который прятал глаза.
И вдруг спросил:
– Откуда у вас такая русскость?
Он вскинул на него взор и спокойно ответил:
– Потому что я – из России.
– А как оказались здесь? – поинтересовался Дэвид.
Парень метнул взор на своих спутников.
– Он – вынужденный переселенец, – сказал тот, кто речь завел о психотропных средствах. – Не мог вынести тиранической власти коммунистов.
На этот раз парень дрогнул только глазами.
– Вот
– А правда, – спросил Дрю, – что Сталин в свое время приказал расстрелять всех уголовников?
Парень пошевелил башмаком правой ноги и произнес:
– Этого я не знаю.
– Зато теперь у них там – всеобщая анархия, – произнес тот, кто завел речь первым.
– Безвластное, вы считаете, государство? – Это иронично спросил Оутс и тут же произнес: – А ведь Россия объявила о выводе своих войск из Афганистана.
Парень слинял с лица.
– Мистер… как вас? – обратился он к Оутсу.
– Бейли, – подсказал Дрю.
– Мистер Бейли пошутил. Ведь правда?
И только тут Дэвид понял, что на самом деле обнародовал многосторонний вопрос, который до конца еще решен не был. Потому сказал:
– Я только что из Москвы. Так вот, там о выводе говорит каждый второй.
Парень расслабился. Видимо, он знал цену любому русскому трепу.
Когда эти трое отошли, Оутс спросил:
– Кто они такие?
– Двое возглавляют частные сыскные агентства.
– А третий?
– Вообще-то я его не знаю. Но пару раз видел на соревнованиях драчунов. Кажется, он исполняет роль, как это в России говорят?..
– Мальчика для битья, – подсказал Оутс.
В это самое время они ступили на пляж.
– Смотрите, Дрю! – сказала крашеная блондинка и, полулежа, вскинулась ему навстречу. – Доктор! – сделала она приглашающий жест. – Не хотите ли к нам присоединиться?
– Извините, – сказал он. – В другой раз.
И они двинулись дальше.
– Ну а почему он не дает сдачи? – спросил Оутс.
– Кто? – не понял Дрю.
– Ну тот русский.
– Наверно, оттого, что хорошо платят… – И уточнил: – Тем двоим?
Глава вторая
1
Это все родилось не в недрах души, а на какой-то ее поверхности, что ли. Фельд вдруг ощутил какую-то моральную депрессию. Смотрел, как на даче, которую он строил, некие люди подгоняли струганые тесины. И вдруг уловил в себе некое разочарование чем-то.
Нет, у него все складывалось как нельзя лучше. С чиновничьей должности он ушел сразу же, как только разрешили открывать кооперативы. Свою фирму назвал, намекнув на свои имя и фамилию, «Гриф». Женился. Да-да! Он теперь обжененный человек. Супругой его стала Лена Ночвина,
Любви промеж них, как он считал, не было. Но она в пору их знакомства бухгалтерствовала, а ему позарез нужен был собственный финансист. Так и сошлись.
И хотя Елену нельзя было отнести к разряду прекрасных, она весело умела вести себя при людях, довольно прилично играла на гитаре и пела. И главное, как и он, прочла уймищу книг.
И все ее приданое состояло из довольно обширной библиотеки.
А когда она щегольнула цитатой из Гете, сказав: «Ничего не отрешает от мира, как искусство, и ничто не связывает с ним, как искусство», – он неожиданно понял, что это слова, предопределившие все.
Критические выводы о той жизни, которую он вел последнее время, напросились сами. Что-то у него было не так. Не осталось хоть какой-то лазейки, чтобы почувствовать себя прежним, почти ни от кого не зависимым оболтусом, который мог запросто разыграть из себя то миротворца, то мыслителя. Теперь же – постоянная зажатость и вечное напоминание, что, в сущности, он – никто.
Потому и задания порой самые нелепые. Вот эти люди, что сейчас строят ему дачу, совсем недавно были заключенными. И он ездил за ними в колонию. Смотрел, как идут освобожденные. Вышедшие из лагеря вроде бы даже не спешили покидать это проклятое место, а толпились там же, словно ждали чьей-то команды. И, как потом оказалось, – его.
Он с начальником лагеря, смотря на все это, подошел к ним вплотную и произнес то, что ему было велено сказать: «Желающие подработать есть?»
Все, как ученики, подняли руки.
И – на «Икарусе», на котором сюда приехал, он их увез.
Они не лезли к нему с расспросами, он не опускался до разговоров с ними. Везде, как теперь уже уяснено, должна быть своя дистанция.
Но если Фельд православный по части супружества – у него только одна жена, а вот по части автомобилей – мусульманин. Никак не устоял перед многомашинством. Потому – в четырех гаражах – у него стоит три иномарки. Джип – для зимы, «тойота» – для лета и «мерседес» – для души. Это когда, все бросив и оставив, он выезжает на трассу и там выжимает из этого дорогого железа дешевую радость почувствовать себя на волосок от смерти.
Со строительством дачи, считай, скоро будет покончено. И тогда он примется возводить себе дворец. Его умиляет тот поселок, где дохлые домишки чередуются с вызывающе-роскошными особняками, прикормившими возле себя целые стаи машин-иномарок.
Но у него будет – дворец. Так он решил. И так будет, потому как возможности позволяют.
Откуда деньги? Да все оттуда же. От той работы, которую многие называют кошмарной. А у него, наоборот, она настолько необременительна, что даже скучно. И все от того что исполнительным директором в фирме служит Антон Дормодехин.