Маннергейм
Шрифт:
Наконец, у Гродненки головной конный разъезд обнаружил вражеские позиции, которые по приказанию командира Отдельной гвардейской бригады в конном строю атаковали два эскадрона гродненских гусар и бригада пограничной стражи. Головной эскадрон не смог преодолеть проволочные заграждения и попал под убийственный пулеметный огонь. Понеся большие потери, конная группа отступила. И все же вечером противник, опасаясь окружения, покинул свои позиции, прикрывающие селение Городенка.
Начальник штаба передал генералу новый приказ командования армии, поступивший через 33-й армейский корпус: «Генералу Маннергейму активно преследовать противника, одновременно
Оценив с офицерами штаба обстановку, генерал приказал направить 12-ю кавалерийскую дивизию в обход противника, оставив остальные части своего соединения для прикрытия 33-го армейского пехотного корпуса.
На рассвете следующего дня Маннергейм с головным отрядом корпуса в составе двух эскадронов ахтырских гусар при двух пулеметах двинулся в сторону города Заболотов. Кругом ни одной живой души и тишина такая, что поневоле настораживаешься. Дорога лежит через мост, но он взорван, переходить узкую речку приходится в стороне. Не успел головной дозор выйти на дорогу, как раздался треск пулеметов. Все инстинктивно соскочили с лошадей и легли на землю. Подождали, оглянулись — все целы. Маннергейм высылает вперед три разъезда — один по дороге, два по сторонам — и приказывает двигаться шагом. Разъезд, который шел по дороге, вскоре вернулся, доложив, что впереди противника нет, но как только эскадроны вышли из леса, то сразу попали под пулеметный огонь врага. Пришлось быстро отойти в лес и занять там оборону.
Вскоре начали подходить дивизии Сибирского корпуса, которые вместе с частями Маннергейма обратили противника в бегство и подошли к предместью города Заболотов. Отсюда открывалась широкая панорама — холмистые дали, поблескивающие извивы реки Прут и белеющие в вечерней дымке здания города.
В час ночи фронтальной атакой кавалеристов Маннергейма и пехоты сибиряков город Заболотов был освобожден от врага.
Утром, при свете яркого солнца, город раскрылся во всей своей красе. Он был очень живописен. Его планировка, при значительных перепадах в рельефе местности, создавала удивительное разнообразие пейзажа. Тянущиеся от Прута вверх старые улочки, извилистые, изломанные крутыми поворотами, переходили на пологой части склона в сеть прямолинейных улиц с двухэтажными домами, а кое-где — шикарными особняками. В городе много еврейских лавок и магазинов. Тут и там можно услышать польскую, украинскую, еврейскую, румынскую и русскую речь, но все же преобладает местный говор. Яркими цветистыми пятнами нарядов выделяются местные девушки и женщины, которые кокетливо поглядывают в сторону солдат. Их не волнует, какой они армии. На большом рынке весело, хотя торговли почти нет, но покупателей много. Ларьки убогие, у любой торговки товара не больше, чем на два-три рубля. В центре города много книжных магазинов. Зайдя с группой офицеров в один из них, генерал спросил:
— Есть ли книги на русском или французском языках?
— Нет, ясновельможный пан генерал, — ответил продавец, — вражьи изверги их конфисковали и сожгли на дворе. Есть хорошие издания на польском и венгерском языках, немного осталось немецких книг.
«Позади большой путь, — писал Маннергейм Марии Любомирской, — мы пересекли Днестр и добрались до Прута».
Вскоре полки сводного кавалерийского корпуса в Заболотове сменила Сибирская стрелковая дивизия. После двухдневного отдыха кавалерийское соединение было расформировано и генерал-майор Маннергейм со своей 12-й кавалерийской дивизией был направлен на позиции у западной окраины города
Этот маленький городок на первый взгляд казался наполненным вывесками и козами. Последние группами бродили по тротуарам.
По главной улице, ведущей к базарной площади, фланировали офицеры, солдаты и так называемые «кузины милосердия», у которых давно было потеряно сходство с обычными женщинами. Для них любовь была загаженной клеткой, из которой уже давно вылетела певчая птица. Недаром венерические болезни на фронте назывались «сестритом», а солдаты пели такие частушки:
Как жила я в горничных, Звали меня Лукерья, А теперь я барышня «Сестра милосердья».В городе свободных помещений нет, но для генерала и его штаба выделили местную гостиницу. Когда генерал поднимался по лестнице в свой номер, его догнал лакей и тихо спросил:
— Пан генерал, вам девочек в номер нужно одну или две — постельку погреть?
— Не забывайтесь, любезный, и свои предложения оставьте при себе.
— Владимир Константинович, — обратился генерал к адъютанту, — узнайте, пожалуйста, готов ли обед в местной харчевне, имеющей громкое имя «Ресторан Париж», и принесите мне свежие газеты.
Хозяйка «харчевни-ресторана», краснощекая, крутобедрая полька, накрыла белой скатертью большой стол, за который пригласила офицеров, сопровождавших генерала. Маннергейму был выделен отдельный стол, скатерть на котором напоминала поповскую рясу. Он был заставлен бутылками, как будто генерал собирался пьянствовать целую неделю. Маннергейм мило поблагодарил хозяйку за гостеприимство и сел за стол к офицерам своего штаба. Во время обеда генерал спросил хозяйку, как они жили при немцах. Она с раздражением ответила:
— Сожрали сала на 150 рублей и ничего не заплатили, все даром.
— А как с местными женщинами обращались? — поинтересовался начальник штаба.
— Не трогали только тех, кто с мужьями. А без мужей — крепко обижали.
— Господа, — обратился старший адъютант дивизии к офицерам, — мне только что сообщили, что вчера сюда прибыл театр из Коломыи, показывают фарс «Лига целомудрия», будет долгое раздевание десяти девушек. Кому заказать билеты?
В номере генерала денщик аккуратно разложил на столе пачку столичных газет, которые только что доставила местная почта.
Маннергейма приятно удивила «Петроградская газета», которая объективно рассказала о финляндской экономике, подчеркнув ее интенсивное развитие. В Великом княжестве шло падение курса русского рубля, составившего 100 рублей за 216 марок. Промышленность Финляндии не только не пострадала от войны, но даже расширила свою деятельность, пользуясь высокими ценами и отсутствием конкуренции.
На огонек в номер генерала заглянул начальник штаба полковник Поляков. Зашел разговор о патронах и снарядах.
— Прочитав сейчас статью о строительстве патронных заводов, я уяснил себе, — сказал Маннергейм, — что патроны наша дивизия получит только в следующем году, ведь недаром говорят наши мудрые ахтырцы, что мы воюем с Богом, а наш враг — с тяжелой артиллерией.
— О, ваше превосходительство, я забыл показать вам новый приказ штаба армии, который мы получили сегодня.
Прочитаю его главную мысль: «Приложите самые тщательные меры к сбору винтовок во время боя. Запасы оружия и патронов в армии иссякают…»