Мансарда для влюбленных
Шрифт:
Это та самая, которая, за которого, ради которого?! Да, это она. Жена гения, муза художника.
Неужели какая-то деревенская ветреница перебежала ей дорогу? Этого не может быть. Баланчин не идиот, ему в постели требуется не только секс, его тянет на разговоры. О чем он будет разговаривать с глупой селянкой? О коровах? Муза рассмеялась. Она становится нервной, так дальше нельзя. Нужно поставить Баланчина перед выбором: или она, или снова она. Пусть всегда будет она! Нужно склонить Баланчина к семейной жизни, описать ее радости, прелести. Хватит скитаться, пора остепениться. И все
Нельзя раскрываться перед мужчиной, нужно хранить свою тайну до последнего вздоха. Пусть пока думает, что между ними все остается, как прежде. Крупный заказ, большие деньги. А уж потом Муза начнет совсем другую игру. Мальчишку можно оставить на съемной квартире, для нее он служит вдохновением, как она для Баланчина. Или что-то изменилось?
Ничего не изменилось. Муза улыбнулась. Заспанный художник, протирая сонные глаза, бежал к запертой калитке. Он спал. Как банально. И, скорее всего, один. Муза почувствовала укол совести. Но он знал, что она приедет, и не рисковал. Она затушила сигарету и полезла за освежителем дыхания.
Баланчин изображал на лице радость, расплываясь в улыбке, хотя на самом деле надеялся увидеть рядом со своей калиткой другую девушку. Но одними надеждами жив не будешь. К тому же Муза привезла ему заказанные заранее малярные, как она их называла, принадлежности. Баланчина озадачило собственное настроение: получалось, что он хотел видеть Музу только ради покупок? Они поменялись местами? Вот это номер. Он подставил небритую щеку для поцелуя, но Муза требовательно потянулась к губам.
Недолгий поцелуй не остался незамеченным. Мимо прошествовали коровы с пастухом и его постоянной, как стало казаться Баланчину, спутницей – Ольгой Муравьевой. Она уставилась на парочку с таким неподдельным изумлением, словно увидела целующихся бронтозавров.
Баланчин отцепил от себя Музу и кивком головы поздоровался с Ольгой. Та кивнула ему, не сводя глаз с его гостьи, оценивающе рассматривая Музу. Поистине, встреча двух девиц была знаменательной. Если девушка скрывает от мужчины, что влюблена в него, то скрыть это от своей соперницы она не в силах, как бы ни старалась. А Ольга и не старалась. Она знала, что у нее есть всего пять секунд, и за этот короткий промежуток времени ей нужно рассмотреть соперницу с головы до ног для того, чтобы сесть в саду на скамейку и заняться анализом своих и ее возможностей.
Муза отступила на шаг от Баланчина с видом победительницы, с усмешкой глядя на Муравьеву. «Получила?! Мое!» – говорили ее плотно сжатые губы. Оля пожала плечами и гордо тряхнула светлыми волосами. «Еще посмотрим!» И повернулась к философу, беря того под руку.
Студент обалдел от навалившегося счастья, но рассудил философски, что любое счастье недолговечно и не стоит заранее обольщаться. Девицы в своей общей массе ветрены, легкомысленны и не читают философских трактатов, следовательно, глупы. Безусловно, Ольга была не такой, как все. Но принимать всерьез ее ужимки все равно не следует.
– Пошли, пошли, красавицы! – Он легонько стеганул кнутом зазевавшихся вместе с Ольгой телок.
–
– Хорошо живу, – буркнул Баланчин и полез в багажник серебристого автомобиля за чемоданами.
Муза обычно приезжала на три дня. И всегда брала с собой немыслимое количество нарядов. Она старалась внести свой суетливый гламур в деревенскую размеренную жизнь, показав Дмитрию, что он теряет, сидя в глуши. Тот не понимал, что неземная красота его подруги должна сводить с ума и устремлять в город, и бурчал, неся чемоданы в дом.
Муза, перед тем, как войти в калитку, остановилась и оглянулась. Она так и знала! Эта смазливая девица точно интересуется ее гением! Иначе стала бы она оборачиваться и пялиться на дом художника. Муза чувствовала соперниц сразу, чаще всего это были молодые девицы художественных студий, смотревшие на Баланчина как на суперзвезду. Правда, Музе пару раз пришлось сражаться за гения и со светскими львицами. Но она не проиграла ни одного сражения, потому что Баланчин не мог без нее обойтись.
– Как ты? – Муза прошла следом за ним и встала посредине комнаты. – Работаешь? Пишешь?
– Здесь, – усмехнулся тот, – я всегда работаю. Сейчас делаю наброски, но смотреть еще не на что.
Теперь, в свою очередь, усмехнулась Муза. Все, что ей требовалось, она уже увидела. Оставалось действовать напролом. Она скинула блузку и подошла к Дмитрию.
– Соскучился? – нежно прошептала Муза ему на ухо, обнимая за шею.
– В некотором роде, – растерялся тот, – да. Хотя я был так занят… Давай поговорим об этом потом.
Он аккуратно снял ее руки со своей шеи, чмокнул Музу в щеку.
– Располагайся, я приготовлю что-нибудь перекусить, – и вышел из комнаты.
– М-да, – процедила Муза, глядя на закрытую дверь, – дело принимает серьезный оборот. Раньше от меня он так быстро не отказывался. Если это та девчонка, – она сощурила глаза, – то победа останется за мной. Но если это та, о которой я ничего не знаю? Нужно задержаться на неделю. Жаль, что я так мало набрала тряпок! Впрочем, Баланчину они всегда не нравились. Он предпочитает естественную, оголенную натуру. И я ему ее предоставлю. – Она разделась и подошла к зеркалу.
Муза осталась довольна ухоженным телом, приводящим в восторг не только художника.
– А если все это слишком серьезно? – спросила она у своего отражения.
Оно нахмурило тонкие ниточки бровей.
– Никаких «если». Нужно верить и добиваться. Я это умею. Баланчину не устоять.
– А она красивая, – произнесла Ольга, задумчиво глядя на дом художника.
– Да, – согласился Антон, – весьма привлекательная особа. Только вот красота – понятие относительное…
– Ой, – улыбнулась Оля, которой почему-то захотелось заплакать, но она сдержалась, – знаю, знаю. Внешность ничего не значит, главное, чтобы человек был хороший, чтобы душа у него была светлая. Вы так только говорите, а сами предпочитаете блуждать в потемках душ красавиц. Вот, представь, Антон Николаевич, меня горбатой и кривой. Полюбил бы ты такую за чистую, светлую душу?