Манускрипт всевластия
Шрифт:
— Господи. — Мэтью ощупал его. — А это откуда?
— Сату вышла из себя. — Я застучала зубами, вспомнив, как она меня двинула.
Мэтью обмотал мою талию полотенцем и сказал:
— Давай снимем пуловер.
— Что ты делаешь? — Я извернулась, почувствовав прикосновение холодного металла к спине. После того, что со мной проделала Сату, меня нервировало любое присутствие за спиной, даже если это был Мэтью. Дрожь во всем теле усилилась.
— Перестань, Мэтью, — сказала Изабо. — Ей страшно.
— Все нормально. — Ножницы звякнули об пол, Мэтью прислонился
Встав передо мной, он снова принялся резать шерсть — ее и на спине не так много осталось, судя по ощущаемому мной холоду. Раскроил надвое лифчик, снял передок пуловера.
Когда со спины упали последние лоскуты, Изабо так и ахнула, а Марта пробормотала:
— Maria, Deu maire.
— Что там такое? — Комната раскачивалась, как люстра во время землетрясения. Мэтью, вне себя от горя и жалости, повернул меня лицом к Изабо, сказав тихо:
— La sorciere est morte. [59]
Он задумал убить еще одну ведьму. Меня охватило холодом, в глазах потемнело, но Мэтью не дал мне упасть.
— Крепись. Оставайся с нами.
— Тебе непременно надо было убивать Джиллиан? — захлюпала я.
— Да, — жестко ответил он.
— Почему я должна была услышать об этом от кого-то другого? Сату сказала, что ты был у меня в квартире и одурманивал меня своей кровью. Почему ты мне не сказал?
59
Эта ведьма — покойница (фр.).
— Боялся тебя потерять. Ты так мало обо мне знаешь, Диана. Я скрытен и способен на все, чтобы защитить своих близких. Вплоть до убийства. Такая у меня натура, ничего не поделаешь.
Я снова повернулась к нему, сложив руки на обнаженной груди. Мои эмоции метались между страхом, гневом и еще более темным чувством.
— Ты и Сату убьешь?
— Да. — Он не извинялся и ничего не желал объяснять, но я видела по глазам, что он едва сдерживается. — Ты гораздо храбрее меня, я тебе уже говорил. Хочешь посмотреть, что она с тобой сделала? — спросил он, держа меня за локти.
Я подумала и кивнула.
Изабо запротестовала по-окситански, но он зашипел на нее.
— Она это пережила, Maman — значит, и посмотреть может.
Женщины отправились за зеркалами, а Мэтью принялся промокать мой торс полотенцем.
— Терпи, — говорил он, когда я ежилась.
Изабо и Марта принесли зеркала: одно из гостиной, в ажурной позолоченной раме, второе высокое, во весь рост — только вампир мог втащить такое на башню. Мэтью поставил высокое у меня за спиной, Изабо и Марта держали передо мной другое.
Я хорошо видела и собственную спину, и Мэтью — но это была не моя спина. Кожу с нее содрали и выжгли на красном черные круги и прочие знаки.
— Сату сказала, что вскроет меня, мама, — прошептала я, точно в трансе. — Но я зарыла свои секреты глубоко-глубоко, как ты мне велела.
Я увидела в зеркале, как Мэтью бросился меня подхватить — и все заволокло мраком.
Сознание
— Мэтью, — просипела я, повернув голову. В поле зрения тут же возникло его лицо.
— Что, милая?
— Почему мне совсем не больно?
— Магия, — подмигнул он, изобразив ради меня улыбку.
— Морфин, — вспомнила я.
— А я что говорю? Все, кто испытывал боль, знают, что он сродни магии. Теперь, когда ты очнулась, мы тебя перевяжем. Это ускорит заживление, — объяснил он, перебрасывая Марте широкий бинт. Ну что ж, заодно и грудь прикроет, поскольку лифчик мне в ближайшем будущем носить не придется.
Меня обмотали целыми милями марли — я благодаря наркотику наблюдала за этим как бы со стороны. Но когда Мэтью стал рыться в своем саквояже и говорить что-то про швы, отрешенности как не бывало. Ребенком я нечаянно воткнула себе в бедро длинную вилку для жарки зефира и месяцами мучилась кошмарами после зашивания раны. Я рассказала об этом Мэтью, но он не смягчился.
— Порез на руке придется зашить, иначе не заживет.
После всех процедур женщины одели меня. Мэтью пил вино, держа бокал дрожащими пальцами. Ни одна из моих вещей спереди не застегивалась — Марта притащила снизу очередную охапку, и меня облачили в одну из рубашек Мэтью. Она болталась на мне, но тонкий хлопок вызывал приятные ощущения. Сверху осторожно надели его же черный кашемировый кардиган. Собственные черные брюки-стретч завершили мой туалет, и Мэтью усадил меня на диван, в подушки.
— Переоденься, — сказала Марта, подтолкнув его к ванной.
Он принял душ, вышел к нам в чистых брюках, подсушил у огня волосы и надел все остальное.
— Ничего, если я схожу вниз на минутку? Изабо и Марта побудут с тобой.
Я кивнула, подозревая, что это имеет отношение к его брату. Действие морфина еще не прошло.
Изабо без него стала говорить на каком-то неведомом языке, не окситанском и не французском. Марта что-то бормотала в ответ. Поочередно они убрали из комнаты почти все мои окровавленные лохмотья, и тут пришел Мэтью. Рядом с ним трусили, высунув языки, Фаллон и Гектор.
— Собакам не место в доме, — выговорила ему Изабо.
Фаллон и Гектор с интересом смотрели то на нее, то на Мэтью. Он щелкнул пальцами, показал на пол, и они улеглись, обратив морды ко мне.
— Они останутся с Дианой, пока мы не уедем, — заявил он.
Мать вздохнула, но не стала с ним спорить.
Мэтью положил мои ноги себе на колени. Марта, подав ему вино, а мне кружку с чаем, ушла вместе с Изабо.
Морфин и ласковые пальцы Мэтью погрузили меня в полудрему. Я перебирала в памяти все, что произошло, пытаясь отделить реальное от воображаемого. Видела я в каменном мешке призрак матери или просто вспомнила то, что она мне говорила перед путешествием в Африку? Может быть, воображение помогало мне бороться со стрессом?