Манускрипт всевластия
Шрифт:
Вечер воспоминаний шел своим чередом, однако о прошлом Изабо никто и словом не поминал. Когда всплывало что-то, касающееся ее, отца Мэтью или его сестры, разговор грациозно уходил в сторону. Заметив это, я не стала ничего говорить. Пусть все будет так, как удобно им. Я снова почувствовала себя членом семьи — хорошее чувство, даже если семья вампирская.
После обеда мы вернулись в гостиную, где огонь пылал жарче прежнего — к вечеру в комнате стало почти тепло. Мэтью усадил Изабо, налил ей еще вина и стал возиться с проигрывателем.
— Пей, крепче спать будешь, — велела она, наблюдая за мной. Изабо тоже смотрела, как я пью.
— Вашего сбора? — Я вообще-то не люблю травяной чай, но этот был приятный, с легкой горчинкой.
— Да. Меня еще мать научила, а я научу тебя.
Зазвучала танцевальная музыка. Мэтью освобождал место, сдвигая стулья к огню.
— Voles dancar amb ieu? — спросил он мать, протягивая ей руки.
Сияющая улыбка сделала холодное лицо Изабо невыразимо прекрасным.
— Ок. — Она вложила свои маленькие руки в его большие, и они дождались начала следующей мелодии.
Фред Астер и Джинджер Роджерс рядом с ними показались бы неуклюжими. Они сходились и расходились, кружились и кланялись. Изабо отзывалась на малейшее прикосновение Мэтью, он воспринимал легчайшие намеки с ее стороны.
Под конец она присела в реверансе, а Мэтью поклонился особенно низко.
— Что это за танец? — спросила я.
— Он начинался как тарантелла, но Maman любит разнообразие, — объяснил Мэтью, проводив Изабо на место. — Так что в середине мы перешли на вольту, а закончили менуэтом, не так ли?
Изабо, кивнув, потрепала его по щеке.
— Ты всегда хорошо танцевал, — с гордостью сказала она.
— Не так хорошо, как ты, а до отца мне тем более далеко. — На лицо Изабо легла тень. Мэтью поцеловал ей руку, и она вынудила себя улыбнуться. — Твоя очередь, — объявил он, повернувшись ко мне.
— Я не люблю танцевать, Мэтью, — заартачилась я.
— Не верю, — сказал он, беря меня за правую руку. — Ты изгибаешься под немыслимыми углами, скользишь по воде в узенькой лодочке, скачешь как ветер. Думаю, что танец — твоя вторая натура.
Оркестр заиграл нечто парижское эпохи 1920-х годов — труба и ударные.
— Осторожней, Мэтью, — предостерегла Изабо.
— Ничего, Maman, не сломается. — Мэтью положил руку на мою талию и стал направлять. Я пыталась думать о том, куда ставлю ноги, но от этого все сделалось еще хуже.
— Расслабься, — шепнул мне Мэтью, нажав чуть крепче. — Не надо вести, предоставь это мне.
— Не могу. — Я вцепилась в его плечо, как в спасательный круг.
— Отлично можешь, — сказал он, кружа меня. — Закрой глаза, ни о чем не думай, положись на партнера.
В его руках это оказалось не так уж и трудно. Не видя кружащейся колесом комнаты, я в самом деле расслабилась и перестала беспокоиться, что мы на что-нибудь налетим. Движение наших тел в темноте начинало доставлять удовольствие.
— Мэтью, — снова позвала Изабо. — Le chatoiement. [44]
44
Свечение (фр.).
— Я знаю, — ответил он и добавил, чувствуя, как напряглись мои плечи: — Не бойся ничего, я держу.
Я, не открывая глаз, счастливо вздохнула. Он покружил меня на вытянутой руке, привлек обратно, прижал к себе. Музыка остановилась.
— Открой глаза, — тихо сказал Мэтью.
Я повиновалась. Парящее чувство не покидало меня. Оказывается, танцевать не так уж и страшно — по крайней мере с партнером, имеющим тысячелетний опыт и не наступающим даме на ноги.
Его лицо оказалось значительно ближе, чем я ожидала.
— Посмотри вниз, — предложил он.
Носки моих туфель болтались в нескольких дюймах над полом. Я осталась в воздухе, даже когда Мэтью меня отпустил.
Вместе с осознанием этого ко мне вернулся и вес. Мэтью ухватил меня за локти, не дав удариться об пол ногами.
Марта, сидевшая у огня, замурлыкала какой-то напев. Изабо резко обернулась к ней, сузив глаза. Мэтью улыбался мне, я осваивалась с новыми ощущениями. Пол словно ожил — как будто тысяча крохотных ручонок шевелилась под моими подошвами, чтобы поймать меня или снова подкинуть вверх.
— Ну что, понравилось? — спросил Мэтью, когда Марта допела.
— Да, — засмеялась я, подумав немного.
— На это я и надеялся. Авось теперь не будешь зажмуриваться, когда ездишь верхом. — Жест, которым он обнял меня, говорил о счастье и новых возможностях.
Теперь уже Изабо запела Мартину песню:
Видя, как она в танце плывет, Скажет всякий, что равных ей нет. О, плыви, королева моя! Прочь, завистники, прочь с моих глаз, Мы хотим танцевать вдвоем, Танцевать всю ночь напролет.— «Прочь, завистники, прочь с моих глаз, — эхом повторил Мэтью, — мы хотим танцевать вдвоем».
— С тобой хоть сейчас, — опять засмеялась я, — но другим кавалерам придется подождать, пока я не пойму, отчего вдруг стала порхать.
— Ты парила, а не порхала, — уточнил Мэтью.
— Называй как хочешь, но с незнакомыми лучше этого не проделывать.
— Согласен.
Марта пересела на стул рядом с Изабо. Мы с Мэтью, все еще держась за руки, заняли освобожденный ею диван.