Манускрипт всевластия
Шрифт:
— Да. Если кто-то из иных нарушит конвенцию, Конгрегация обязана это пресечь и восстановить должный порядок.
— А если иных будет двое?
Тишина натянулась между нами тугой струной.
— На моей памяти такого никогда не случалось, — призналась наконец Изабо. — Хорошо еще, что вы двое ничего пока не нарушили.
Прошлой ночью я предложила Мэтью простую вещь — но он-то знал, что все не так просто. Это не было неуверенностью во мне или в собственных чувствах. Он хотел знать, как далеко может зайти, прежде
Ответ не заставил себя ждать: недалеко, очень недалеко.
Мне стало легче, когда я все это поняла, но облегчение быстро сменилось гневом. Если бы не чья-то жалоба, Мэтью мог бы мне вообще ничего не сказать о Конгрегации и конвенции, и его молчание имело бы самые нежелательные последствия для наших семей. Я сошла бы в могилу с убеждением, что Сара с Изабо — ханжи и расистки, в то время как они попросту соблюдали данное некогда слово. Понять это мне было трудно, но простить я вполне могла.
— Напрасно ваш сын от меня что-то скрывает, — сказала я с жаром и зудом в пальцах. — Я до него еще доберусь — это вас должно волновать больше, чем Конгрегация.
— Как бы он сам до тебя не добрался, — фыркнула Изабо. — За то, что проявляла непослушание при Доменико.
— Я не обязана слушаться Мэтью.
— Тебе, моя милая, предстоит еще многое узнать о вампирах, — снисходительно проронила она.
— А вам предстоит еще многое узнать обо мне. И вам, и Конгрегации.
Изабо взяла меня за плечи, глубоко вдавив пальцы в кожу.
— Это не игрушки, Диана! Мэтью готов рассориться с иными, которых знал много веков, ради амбиций, которые ты лелеешь в своей коротенькой жизни. Умоляю, не позволяй ему. Его убьют, если он будет упорствовать.
— Он сам себе хозяин, Изабо. Я не могу руководить им.
— Верно, но прогнать его в твоей власти. Скажи, что отказываешься нарушать конвенцию ради него. Что не чувствуешь к нему ничего, кроме любопытства, которое так свойственно ведьмам, — сказала она и оттолкнула меня. — Если любишь — найдешь, что сказать.
— Он уезжает, — крикнула Марта с лестницы.
Мы бросились к парапету. Всадник на вороном коне перемахнул через изгородь и скрылся в лесу.
ГЛАВА 22
Мы втроем сидели в гостиной. Смеркалось, а Мэтью все не было. Человека громадный Бальтазар измотал бы до полусмерти, но события этого утра вновь напомнили мне, что Мэтью — не человек, а вампир. С многочисленными тайнами, непростым прошлым и наводящими страх врагами.
Где-то наверху открылась и захлопнулась дверь.
— Вернулся, — сказала Изабо. — Теперь, как всегда в трудные минуты, пойдет в отцовскую комнату.
Молодая и прекрасная мать Мэтью смотрела в огонь. Я, зажав руки коленями, отказывалась от всего, что ставила передо мной Марта. Я не ела с самого завтрака, но пустота у меня внутри не имела ничего общего
Вокруг валялись обломки моей прежней упорядоченной жизни — оксфордская степень, штатная должность в Йеле, толково написанные книги. Ничто из этого не могло поддержать меня в странном новом мире, населенном грозными вампирами и нагоняющими страх чародеями. Я стояла перед ним беззащитная; меня обвиняли в незаконной связи с вампиром, и ведьмина кровь в моих жилах вершила свой неотвратимый круговорот.
Мэтью вошел в гостиную вымытый и переодетый. Порхнул по мне холодным взглядом, убедился, что я невредима, и его плотно сжатый рот стал чуть мягче — единственный намек на ласковую фамильярность последних дней.
Вампир, вошедший в гостиную, был не тот Мэтью, какого я знала. Не обаятельный ухажер, сыплющий насмешливыми улыбками и приглашениями на завтрак. Не ученый, поглощенный работой и мучимый вопросом о своем месте в мире. Не мужчина, обнимавший и страстно целовавший меня прошлой ночью.
Холодный, бесстрастный. То мягкое, что замечалось прежде в его глазах, губах, очертаниях пальцев, сменилось твердыми углами и линиями. И выглядел он старше прежнего: усталость вкупе с отчужденностью делала явными все его полторы тысячи лет.
В камине треснуло полено, осыпав решетку рыжими искрами.
Сплошная рыжина, застлавшая все поначалу, обретала фактуру, перемежалась золотом и серебром и превращалась в волосы, Сарины волосы. Я сбросила рюкзачок и кинула на пол коробку для завтрака — с грохотом, как отец, бросавший свой кейс у двери.
— Я пришла! — звонко уведомил мой детский голос. — Есть что-нибудь вкусненькое?
Оранжевая, сверкающая на солнце голова Сары повернулась ко мне.
Голова рыжая, а лицо белое-белое.
Белизна затопила все остальное, обрела серебряный блеск, сложилась в рыбью чешую — нет, в кольчугу. Кольчуга облегала знакомое мускулистое тело. Мэтью.
— С меня довольно. — Белые руки разодрали черный камзол с серебряным крестом на груди, швырнули к чьим-то ногам. Мэтью повернулся и зашагал прочь.
Видение растаяло, сменившись теплыми тонами гостиной, но осталось у меня в голове. Мой скрытый дар, как и в случае с колдовским ветром, опять проявился без предупреждения. Неужели и мою мать видения посещали с той же внезапностью? Я обвела глазами комнату, увидела беспокойство на лице Марты: только она, кажется, и заметила, что со мной не все ладно.
— Я сожалею, Maman, — сказал Мэтью, поцеловав Изабо в обе щеки.
— Hein, он всегда был свиньей. Ты в этом не виноват. — Изабо любовно стиснула руку сына. — Хорошо, что ты дома.