Маньяк по субботам
Шрифт:
В одном ателье велели показать шкурки, в другом спросили, кто мех выделывал, в третьем, что нет нужды возиться с дерьмом… В тринадцатом повезло. Молоденький усатый скорняк хохотнул:
— Ты попроси Сергея Левитина, он, говорят, лихо шьет шапки из…
— А ты не в свое дело не лезь, — оборвал его приятель. И погнал меня. — Чего тут топчешься, видишь, люди делом заняты?
Домой я вернулся к часу дня. Выслушав ответ, Грай буркнул:
— Нормально, — затем поинтересовался: — Ты в пирке бывал?
— Целых три раза, — похвастал я.
— Есть
— Это задание, или для расширения кругозора?
— У нас в Петербурге на гастролях единственный в мире кошачий цирк Юрия Куклачева. Посмотри представление, поговори, погляди кошек.
— А что надо выяснить?
— Я и сам не знаю что, попробуй понять, возможна ли у него, или у кого-нибудь из его людей, связь с нашим делом?
— А как я ему представлюсь?
— Придумай сам. И учти — это известный всему миру артист.
Приятное задание, но я бы не сказал, что легкое. Дневное представление начиналось в три часа, я приехал за сорок минут, чтобы успеть приготовиться. По дороге придумал несколько вариантов знакомства с Куклачевым, но все они не нравились.
На станции «Петроградская» я поднялся наверх из метро и прогулялся вдоль Дворца культуры имени Ленсовета, на сцене которого выступал Цирк кошек. Е двери Дворца входили мамы с детьми, самым маленьким зрителям было года по три. Тут у меня родилась идея. Я подошел к киоску и купил детский журнал «Костер».
Держа его в руках, смело подошел к билетерше:
— Я из журнала «Костер», к Куклачеву.
Сначала она загородила вход, потом разглядела журнал, улыбнулась доброжелательно. Я понял, что она журнал знает и любит.
— Подскажите, пожалуйста, как его найти? — усилил я натиск.
Она отступила, пропуская меня.
— Вон в ту дверь, и на сцену.
Размахивая журналом, как флагом, быстро дошагал до заветной двери. Потом спохватился, завернул в раздевалку, оставил там пальто и шапку.
За кулисами пошел осторожно, перешагивая через какие-то канаты, пробираясь между ящиками, среди свисающих сверху полотнищ, приглядываясь и прислушиваясь, чтобы с ходу не нарваться на неожиданности.
Подойдя к сцене, остановился. В зрительном зале темно и пусто. Зато сцена освещена, по краю горят разноцветные фонари. В свете прожектора стоял мужчина лет сорока, начинающий полнеть, в ярком, бело-красном костюме клоуна, с раскрашенным лицом, с пронзительным взглядом. В вытянутых руках над головой он держал кошку. Со спины его фотографировал, стоя на коленях и держа фотоаппарат на треноге, сухощавый тип с бородкой, похожей на недельную щетину, и изъяснялся по-английски. Энергичная молодая женщина переводила его слова и командовала Куклачевым.
Еще одна женщина в костюме клоунессы, как я понял из их разговора — Елена, жена Куклачева, — помогала ему.
Кошка быстро уставала, злилась. Куклачев ее успокаивал и снова поднимал. Затем пошли за другой кошкой. Артист сел на стул.
— Руки
Принесли другую кошку. Снова защелкал аппарат. Фотограф не успевал ловить момент, это раздражало артиста.
Я стоял метрах в пяти от них, стараясь не мешать, думал, фотограф уйдет. Куклачев несколько раз посмотрел на меня и сделал мне «рожицу», дал понять, что заметил.
Я уловил момент и подошел:
— Из «Костра», у меня задание, написать о вас, — и протянул ему журнал.
Куклачев взял «Костер».
— Какой журнал стал тоненький, и бумага тоненькая.
— Сейчас все журналы похудели.
— Лучше бы вы опубликовали мои рассказы, — попросил он.
— Они у вас с собой?
— Я их отдавал вашей женщине. Она работает еще у вас?
— Да, работает, — отвечал я, не моргнув глазом, — я спрошу у нее.
— Уже без двух минут три, пора впускать зрителей в зал, — предупредила Елена Куклачева.
— Вы идите в зрительный зал, в оркестровую «яму» и посмотрите концерт, — велел мне Куклачев, — потом поговорим.
— Может быть, я побуду за кулисами.
— В «яму»! — приказал он.
Я пошел и сел в «яму» на стул. Представление началось. Первое, что меня заинтересовало — кошки и не думали убегать со сцены. Кошки не забиты, и Куклачев потом подтвердил: кошки единственные звери, которых нельзя бить.
Не стану описывать вставные цирковые номера и трюки Куклачева-клоуна, ведь он окончил цирковое училище и прежде был обычным клоуном. Сам он о себе и о кошках много рассказывал со сцены. Оказалось, он — деревенский! Это наполнило меня гордостью — наши-то, вон, как могут подняться! И фамилия у него не цирковая, а настоящая.
Второе наблюдение — кошки его простые «мурзики», он их подбирал на улице, покупал на рынке, получал в подарок. Из породистых был один лохматый персидский котище, его подарили в Англии, очень злой, с ним трудно работать, потому что он кусался и царапался. И его оказалось невозможно укротить.
Я ждал — не выйдет ли на сцену русская голубая?
Что меня удивило: кошки понимали команды: лежать, сидеть, идти… Надо же, ума у них не меньше, чем у собак.
Под конец кошки расположились на фонарях, и Куклачев о них рассказывал, например, как одна на гастролях потерялась и пришла в Москву издалека, за двести километров, нашла его дом, пришла и мяукала на лестнице под дверями.
Когда закрылся занавес, я поспешил за кулисы. Два молодых клоуна уносили кошек в кейсах, убирали реквизит, а Куклачев уже снова работал — позировал, фотограф, который оказался шведом, уже щелкал затвором, молодая дама-переводчица оказалась из Америки, она писала про Куклачева книжку.
— Откуда вы так хорошо знаете русский язык? — удивился я.
— А я местная, — ответила она, — из Петербурга.
Ну, я тоже начал «работать», выбирал моменты к задавал вопросы.
— Под занавес про вас сказали, что вы победитель конкурса цирковых актеров в Монте-Карло…