Маньяк по субботам
Шрифт:
— Что вылупился? Глаза сейчас выскочат.
Мне вдруг пришла мысль, что я лишь игрушка в Зоиных руках, поэтому следует быть настороже. Однако она соблюдала правила игры — у джентльменов не принято в разговоре задавать много вопросов. Зоя ничего не выспрашивала у меня, и я мечтал погрузиться в те наслаждения, которые она могла мне предоставить. Я даже начал думать, что смогу остаться здесь в Садах жить, устроиться работать на Синявине кую птицефабрику и постепенно забыть о детективной работе.
Французы говорят, что скептика не обманешь. Наверное, Грай видел меня насквозь,
Видя, что я решил стать твердым орешком, не хочу поступиться своими интересами, шеф совершенно ко мне переменился — практически отстранил от расследования, стал все держагь в секрете. В город ездить запретил, отдал в распоряжение Шсстиглазову в качестве оперативника и представителя нашего частного агентства с правом решения вопросов сообразно моему опыту и здравому смыслу.
На мне осталось только техническое обслуживание машины. Грай один уезжал на ней в Петербург. Не знаю, как он управлял машиной одной рукой? Так недолго и до аварии.
Я приготовился к бунту и напрямик спросил:
— Вы пришли к выводу, что Виктор Крылов не годен к оперативной работе?
Туманно улыбаясь, он ответил:
— В деле НАГа меня заинтересовала историко-философская мысль, афористично высказанная еще Конфуцием: «В стране, которой правят хорошо, стыдятся бедности. В стране, которой правят плохо, стыдятся богатства». Интересно проследить за поворотом философии и морали на крутом вираже тысячелетней России.
Я сразу понял, что он имел в виду, и согласился:
— Если государство знает, что делает, то за свою работу частный детектив должен иметь приличный гонорар. Это справедливо с древнейших до нынешних времен.
Грай улыбнулся:
— Вольное толкование Конфуция, но в принципе правильное. А Шсстиглазову это неинтересно.
— Так у него оклад, поэтому он чужд философии. Его государство кормит, как цепного пса.
Однако историко-философские рассуждения шефа меня не ввели в заблуждение, и я выжал из него два конкретней факта: в дело включились три оперативника, которых мы привлекали по необходимости: Савелий Сапунов, Олег Стриж, Константин Васин. Конфуций влетал нам в копеечку.
Грай уехал в город, я почувствовал себя одиноким, никому не нужным, когда меня посетила еще одна мысль: а не бросить ли на произвол судьбы историю, философию, самого Конфуция, детективное агентство и Зою вместе с ним и не податься ли в тихое местечко, скажем, на остров Валаам среди Ладожского озера в старинный возрождающийся мужской монастырь? А?
Глава ХХII
Хотя по-прежнему Зоя не говорила со мной, кроме тех случаев, когда я покупал продукты и вел с ней коммерческие переговоры, я видел, что она стала оттаивать и лучше ко мне относиться. Несмотря на тяжелую работу в душном магазине, Зоя по-прежнему оставалась сексуально привлекательной и по-прежнему волновала
Шестиглазов, которому я был передан как вспомогательная боевая единица, перенес свой кабинет из Кировска в Сады и для допросов вызывал людей в правление садоводства. Тут работа шла сноровистее, сержант Григорьев, цепкий как бульдог, доставлял людей одного за другим.
Ох, не по мне были инспекторские вопросы-расспросы да еще ловушки, ох, не по мне. Людей жалко. Первый же свидетель, перепуганный, что его теперь затаскают по судам из-за несовершенства нашего законодательства, отказался от своих показаний. Шестиглазов наорал на него, пригрозил посадить с маньяком в одну камеру и вытряс показания. А когда увидел мою кислую физиономию, и мне прочитал мораль:
— Жалеть человека — ему же хуже. Ты спроси у хирурга, когда он человек живот вспарывает или ногу отрезает, он что, получает удовольствие, радуется? Надо — и ремой.
Вторым свидетелем была Курочкина, мать четверых малышей-погодков, которая загорала на канале рядом с Еленой. Она явилась страшно взволнованная, и Шестиглазову пришлось ее успокаивать.
— Напрасно вы принимаете все так близко к сердцу, ведь с вами и вашими ребятишками ничего не случилось.
Курочкина перестала всхлипывать, и тут в нее точно бес вселился:
— Он меня успокаивает — ничего не случилось! Оказывается, рядом маньяк сколачивался, жертву выбирал, а у меня на руках четверо, мал-мала меньше. Хорошо, что Никита позарился на бездетную, с хорошей фигурой, у него губа не дура. А если бы он меня угрохал, кто бы мою мелюзгу на ноги поставил?
Курочкина громко высморкалась.
— Налоги я исправно плачу, и муж платит. У нас тут в Садах дополнительно деньги собирали, на милицию, чтобы защита была. А как дошло до дела — господа садоводы, сами защищайтесь.
Инспектор слушал ее, опустив голову и вытирая проплешинку, которая означилась у него на затылке.
Сержант громко кашлянул у двери:
— Гражданка Курочкина, делаю вам замечание за неуважительное отношение к органам дознания. Если вы собираетесь грубить, мы вас отправим на трое суток в следственный изолятор. У вас есть на кого ребят оставить?
— Нет, — испугалась Курочкина. — Соседку попросила минут сорок посидеть.
— Тогда отвечайте на вопросы быстро, полно и откровенно, — припечатал сержант.
— Когда Никита подходит к одежде Елены, — начал Шестиглазов, — у него было что-нибудь в руках, скажем, книжка?
— Я не заметила, может, и было, такое незначительное.
— Он заглядывал ей в сумку?
— Никита сел на землю и загородил сумку, может, и заглядывал.
— А когда встал, держал что-нибудь в руках?
— В это время мой младшенький писать захотел, я на Никиту и не смотрела.
— Вы видели на той стороне канала человека, за которым он наблюдал?
— Он стоял довольно долго и смотрел на ту сторону канала. При этом сильно нервничал. Увидел девушку, около вещей которой сидел, заулыбался так, с оскалом. Девушка стала спускаться вниз, к воде, он совсем распалился и сам бросился в канал.