Манюня
Шрифт:
– Знаю,- моментально соврала я.
Цыганка рассмеялась хриплым раскатистым смехом. «Ну-ну»,- сказала.
***
Колхозный рынок располагался в пятнадцати минутах ходьбы от дома Ба, и в любое время года радовал глаз южным изобилием. Торговали там исключительно азербайджанцы, и долгое время прожившая в Баку Ба умела договориться с ними. Но сегодня подвела знакомая азербайджанка Зуля, которая из года в год привозила спелые медовые абрикосы на джем. Зуля бессовестным образом отсутствовала, и Ба, не увидев её за привычным прилавком,
– Где Зуля? – спросила она у продавщицы с соседнего прилавка.
– Слегла с ангиной,- ответила та,- её сегодня не будет.
– А у кого мне, спрашивается, покупать абрикосы? – рассердилась Ба,- можно подумать, она при смерти. Могла и с ангиной выйти на рынок!
– Возьмите у Алима,- предложила продавщица, и показала рукой, куда надо идти.
– Я сама решу, у кого брать,- отрезала Ба и демонстративно пошла в противоположную сторону.
Мы молча поплелись за ней. У каждой из нас в руках была плетёная корзинка, куда надо было потом сложить абрикосы.
Ба обходила прилавки и придирчиво перебирала фрукты.
– Абрикосы сахарные,- уверяли её быстроглазые торговцы,- попробуй, не понравятся – не бери. Они тебе на варенье или на джем, сестра?
– Буду я вам отчитываться,- обрубала на корню светскую беседу Ба,- лучше скажите мне, прочём свой урюк продаёте?
– Зачем урюк?- обижались продавцы,- смотри какие сочные абрикосы, прямо с ветки. Мы с четырёх утра на ногах, сначала собирали, потом на продажу привезли!
– Меня ваша биография не интересует,- отрезала Ба,- мне интересно знать, почём вы хотите мне всучить это убожество, от одного вида на которое волосы дыбом шевелятся!
– Два рубля,- обиженно протягивали продавцы.
– Вот сходите и купите венок себе на могилу за два рубля,- припечатывала Ба,- где это видано, чтобы в июле за абрикосы такие бешеные деньги просили!!!
Переругавшись со всеми продавцами, она сделала круг и наконец дошла до прилавка, на который ей указала соседка Зули. Мы увидели груду отменных золотисто-медовых, прозрачных, подёрнутых утренней росой абрикосов. За прилавком стоял маленький сгорбленный мужичок в огромной кепке. Она была ему настолько велика, что если не уши, прикрыла бы лицо забралом. Мужичок ежеминутно разглаживал на лбу околыш кепки и заправлял его за уши. Увидев Ба, он радушно улыбнулся, из-под пышных его усов выглянули два ряда булатных зубов.
Ба повернулась к соседке Зули.
– Этот косоротый сморчок и есть твой Алим? – крикнула она ей. Мы с Манькой чуть в землю не провалились со стыда.
– Зачем косоротый,- заволновался мужичок,- ничего не косоротый, Роза, можно подумать, ты меня первый день знаешь!
– А с того дня, как ты мне кислую малину продал, я тебя и знать не знаю, - сердито обрубила Ба,- почём твоя курага?
– Зачем курага?- Алим обиженно поджал губы,- посмотри какой отборный продукт!
– Ты мне зубы своим замшелым продуктом не заговаривай,- взъерепенилась Ба, - я у тебя цену спросила!
– Тебе, Роза, за рубль восемьдесят отдам!
– Рубль, или мы с тобой расходимся
– Роза,- заплакал мужичок,- какой рубль, о чём ты говоришь, все по два продают! Рубль семьдесят, и считай, что я тебе сделал царский подарок!
Ба убрала кошелёк в сумку.
– Рубль пятьдесят,- заволновался Алим,- Роза, ты меня режешь без ножа.
– Пошли, девочки,- сказала Ба и величественно поплыла к выходу.
– Рубль сорок,- Алим побежал за нами, крикнул кому-то на ходу,- присмотри за прилавком.
Ба плыла сквозь толпу, как атомный ледоход Ленин. Мы семенили за ней, боясь отстать и потеряться. Манька вцепилась в подол платья Ба, а другой рукой пошарила за спиной и поймала меня за локоть.
– Рубль двадцать, и это только потому, что я тебя сильно уважаю,- голос Алима потонул в гаме толпы.
Ба неожиданно резко остановилась, мы врезались ей в спину. Но она этого даже не заметила. Она обернулась, на лице её сияла победная улыбка.
– Рубль десять, Алим, и я так и быть, возьму у тебя семь килограммов твоей алычи!
***
По возвращении домой работа закипела со страшной силой. Ба промыла в проточной воде абрикосы, усадила нас за стол извлекать косточки. Притащила из погреба большой медный таз – неизменный атрибут для приготовления всех её восхитительных варений и джемов.
Села перебирать с нами фрукты. Особенно спелые абрикосы разделяла на две половинки и отправляла нам в рот – ешьте, ешьте, потом будете пукать на весь двор!
Когда медный таз был наполнен абрикосами – настал момент священнодействия. Ба величественно ходила кругами и добавляла то крупинку сахара, то капельку воды. Мы тихонечко возились за столом с ванильными стручками. В кухне стояла священная, благоговейная тишина.
– Красавица! – как гром среди ясного неба раздался голос за нашими спинами. Мы обернулись. В окно кухни заглядывала цыганка – она вся переливалась под лучами летнего солнца, лёгкий платок, кофта, несметное количество бус на шее слепили глаз золотом и бешеным разноцветьем зелёного, красного, синего и жёлтого.
– Красавица,- сказала цыганка, обращаясь к Ба,- дай погадаю!
Голос цыганки произвёл в кухне эффект разорвавшейся бомбы. Ба окаменела спиной, сказала «господибожетымой» и резко повернулась к окну. Мы сгорбились за столом. Манька нашарила мою руку и произнесла одними губами – она сказала господибожетымой!
Страх Маньки был легко объясним - Ба обращалась к богу в случаях крайнего, неконтролируемого, тёмного в своей силе бешенства. Только два раза в жизни мы с Манькой удостоились от Ба этого «господибожетымой», и наказание, которое последовало за ним, разрушительным эффектом могло сравниться только с последствиями от засухи в маленькой Африканской стране. Поэтому когда Ба говорила заветное слово, мы инстинктивно горбились и уменьшались в своих размерах.