Манюня
Шрифт:
Мне было обидно, что Манюня с Каринкой стреляли, а я – нет.
– Это нечестно, я тоже хочу выстрелить,- надулась я.
Девочки переглянулись. Требование моё показалось им справедливым.
– Сейчас найдём тебе цель,- Каринка зарядила ружьё и сунула его мне в руки,- сейчаааааас найдёооооооом.
Мы долго кружили по квартире. Сначала приценивались к хрустальной люстре, потом – к маминой фамильной китайской вазе. Вовремя сообразили, что мама с нами сделает, если мы разнесём вазу или люстру, и отказались от мысли стрелять во что-то ценное.
Потом мы убрали ведро под мойку, аккуратно спрятали папино ружьё.
– Наверное, жена МС уже выплакала себе все глаза от горя,- сказала Манька, когда мы захлопнули дверцы антресолей и спрыгнули со стула на пол.
– Наверное,- нам внезапно стало жалко длинную, жилистую и некрасивую жену Мартына Сергеича. Она преподавала в старших классах историю и имела погоняло Скелетина.
– А давайте мы позвоним им,- предложила я, - заодно, когда поднимут трубку, послушаем, что там творится.
Я вытащила телефонную книгу. Найти номер физрука не составило большого труда. Манька важно поднесла к уху трубку, набрала номер, послушала гудки, потом почему-то резко закашлялась и покраснела.
– Аллё, здрассьти, а можно Анну? Не туда попала? Извините, – она шмякнула трубку на аппарат и обескуражено уставилась на нас.
– Ну что? – хором спросили мы с сестрой.
– Он сам подошёл к трубке! Ни черта мы его не убили! Хорошо, что я не растерялась и спросила про Анну!
Нашему разочарованию не было предела. Пули, видимо, не преодолели расстояние в триста метров и шмякнулись где-то на полпути между нашими балконами.
Мы в глубоком унынии поплелись в ванную, смывать с лица боевой раскарас. Остальной день провели в нехарактерной для нас тишине, играли сначала в шашки, потом раскладывали пасьянс.
РАЗВЯЗКА
Когда родители вернулись из гостей, они застали в квартире идиллическую картину – три девочки, высунув языки, вырезали из журнала «Весёлые картинки» платьица и шапочки для бумажной девочки Тани.
Мама погладила нас по голове, назвала умницами. Потом принюхалась, закашлялась. Не душитесь всякой дрянью – сказала. Мы заулыбались ей в ответ. Вечер обещал быть прекрасным и тихим.
– Это что такое, – мамин голос раздался над нами, как гром среди ясного неба. Мы обернулись. Мама стояла на пороге детской и в удивлении изучала ровную маленькую дырку на дне мусорного ведра. Она посмотрела на нас долгим колючим взглядом и протянула гильзы,- что это такое, я вас спрашиваю, и откуда в мусоре стреляные гильзы?
Мы виновато переглянулись.
– Это не мы, - пискнула Каринка.
– А кто?! – мамин голос не предвещал ничего хорошего.
– Ладно, это мы, – вздохнула я, - сначала мы хотели убить Мартына Сергеича, стреляли в него два раза с нашего балкона, но ты не волнуйся, он живой и невредимый, мы уже позвонили к нему домой, он сам подошёл к трубке. А
Мама какое-то время переводила взгляд с нас на гильзы и обратно. Наконец по выражению её лица стало ясно, что до неё дошёл весь ужас содеянного нами. И до нас, кстати, он тоже дошёл. Мы взвизгнули и бросились врассыпную.
Наказывала мама нас весьма своеобразно – в процессе нашего бега. Она хватала улепётывающего ребёнка за шиворот или предплечье, отрывала с пола, награждала на весу шлепком и отправляла дальше по траектории его бега. Если она огревала нас достаточно больно, то остальную часть спасительной дороги мы преодолевали с перекошенными от боли лицами, а если нет – тут главное было убедительно сыграть эту перекошенность на лице, чтобы у мамы не возникло желания повторить свой фирменный шлепок.
Так как в этот раз бежать было некуда, мы попытались юркнуть мимо мамы в коридор. Первой на штурм ринулась Каринка, но мама схватила её за шиворот, дёрнула вверх, пребольно ударила несколько раз по попе, и отправила дальше. Каришка взвизгнула и, не останавливаясь, юркнула за угол. Через секунду из-за угла показалось её перекошеное от боли лицо.
Пока мама отвлеклась на сестру, я попыталась проскользнуть мимо. К одиннадцати годам я успела вымахать в такую каланчу, что меня сложно было оторвать за шиворот от пола. Улепётывала я как комар - долгоножка, ловко переставляя длинными тонкими ногами. Поэтому мне достаточно легко удалось юркнуть под мамину руку и прорваться в спасительный коридор. Но я недооценила силу её гнева.
Увидев, что жертва уходит безнаказанной, мама запустила в неё первым, что попалось под её горячую руку. А под руку ей попалось пластмассовое мусорное ведро. Выпущенное маминой меткой рукой, оно нарисовало косую бумерангову дугу, и, настигнув меня уже за углом, красиво вписалось в моё левое ухо. Мир, благодаря брызнувшим из моих глаз искрам, засиял доселе невиданными красками. Ухо моментально запульсировало и увеличилось в размерах раза в три. Я взвыла.
Но убежать далеко мы позволить себе не могли, потому что в плену у мамы остался драгоценный трофей – Манюня. Поэтому мы с Каринкой выглядывали, потирая ушибленные места, из-за угла и горестно подвывали друг другу.
Манька стояла напротив мамы, боевой чубчик восстал над ней словно большое соцветие над зонтичным растением. Манька поскуливала и затравленно озиралась на нас.
И тут мама явила миру всё коварство одной отдельно взятой взъерепененной женщины. Она не тронула Маню и пальцем. Она выговорила ровным, холодным голосом – а с тобой, Мария, разговаривать будет Ба!
Лучше бы мама мелко нашинковала Маню и скормила собакам! Лучше бы она выстрелили в неё из папиного ружья! Потому что разговаривать Ба не умела, Ба умела пройтись по телу так, что потом на реабилитационный период уходило дня два.