Мао Цзэдун и его наследники
Шрифт:
Один из руководителей фабианцев Уэбб, по определению Уэллса, обладал «неугасимой энергией подлинной посредственности». Победа социал-демократов для Уэбба означала триумф функционеров, «безупречных уэбб-бабочек, необъяснимо честных, радостно исполнительных, мерцающих лаковым блеском, но отнюдь не сверкающих, как стальные клинки… Истинно необходимых (как их обойдешь?!) и незаменимых слуг рабочего мира — верных слуг, надежных слуг, а на поверку — властных и властвующих слуг. Как виртуозно они снуют по своим аккуратно запутанным делам и как укоряюще взмахивают своими образцово сложенными зонтами, когда им навстречу вылезает какой-то случайный
В респектабельном лейбористском варианте социализма гениальный фантаст сумел разглядеть черты казармы, где господствующие функционеры грубо навязывают свой образ мысли, характер, вкусы и темперамент всему обществу. Что же говорить о маоизме, социалистический идеал которого целиком формировался по образу и подобию представлений и идеалов, вкусов его создателей и пропагандистов: Мао Цзэдуна, Кан Шэна, Чэнь Бода, Цзян Цин, Яо Вэньюаня и иже с ними. Самой Цзян Цин и в голову не могло прийти, что деятели культуры, так же как и широкие массы людей, имеют право на свое профессиональное суждение и о характере социалистической культуры, и о методах руководства ею, и о самих социалистических идеалах.
Особенно нетерпимой была Цзян Цин в отношении зарубежного кино — «империалистического» и «социал-империалистического». На вопрос Роксаны Уитке о том, как обстоит дело с публичными выступлениями в Китае иностранных артистов, она ответила, что решение в подобных случаях принимается в зависимости от идеологического содержания зарубежного произведения. До «культурной революции» Китай вел широкий культурный обмен с другими странами. Но после «культурной революции» (в ходе которой Цзян Цин поставила под свой контроль и международный культурный обмен) на заграничные гастроли были отправлены только две труппы, прошедшие переподготовку под ее личным контролем.
Р. Уитке робко спросила Цзян Цин о возможности возобновления постановок в Кигае иностранных пьес. В этом нет смысла, ответила она. Конечно, иностранные драмы были популярны в 30-х годах, когда желание ставить спектакли превосходило число произведений, пригодных для этого. Поэтому ставились пьесы по мотивам иностранных фильмов, например японского «Убийство детей» и ирландского под названием что-то вроде «Закрывайте ваши чемоданы», в которых Цзян Цин играла главные роли. Однако самый большой успех выпал на долю пьес, поставленных по настоящему драматургическому сценарию. Среди них «Нора» Ибсена, «Гроза» Островского, «Ревизор» Гоголя. Их сценическая трактовка в Китае была замечательной, намного лучшей, чем европейские постановки, отличавшиеся прямолинейностью, призналась Цзян Цин. Но все это — далекое прошлое.
За всем этим сумбуром политических и околокультурных суждений оставался неясным один вопрос: каковы же были собственные, подлинные литературно-художественные вкусы Цзян Цин? Не те, которые идут для открытых выступлений, а те, которые выявляются лишь в ходе закрытых просмотров. И тут мы сталкиваемся с явлением поразительным, хотя и не столь уж неожиданным. И в начале, и в конце интервью Р. Уитке она много раз с восторгом и грустью вспоминала о кинофильмах с участием Греты Гарбо и других голливудских «звезд». Р. Уитке спросила, нельзя ли достать из архивов и показать сейчас китайской публике эти ленты как выдающиеся «отрицательные примеры буржуазного искусства».
«Эти
И вот однажды вечером после позднего обеда в Кантоне и приятной прогулки Цзян Цин сообщила Р. Уитке, что у нее есть сюрприз. Она приказала доставить на вечер из Пекина самолетом фильм с участием Гарбо — «Королева христиан», выпущенный в 1933 году. Она сказала, что это издавна один из самых любимых ею фильмов. Вот где остановилось эстетическое развитие «великого революционера» и реформатора китайской культуры. Развлекательный Голливуд — тайная, тщательно скрываемая слабость Цзян Цин. Но, преследуя высокие цели, она наступает на горло собственной песне: только таким путем мы куем подлинно пролетарское искусство.
Что можно сказать по поводу подобного инфантилизма? Цзян Цин осталась в своих вкусах на уровне 30-х годов, она обожала сентиментальную мелодраму, начисто лишенную социального содержания. И эта женщина тщилась создать новое пролетарское искусство, мнила себя революционером в области культуры! Полное раздвоение сознания — одно для себя, для своей души, втайне от всех, другое для массы, так сказать, ролевое сознание — взятые напрокат из костюмерной ее супруга оценки, критерии, установки в области искусства. Такое раздвоенное сознание, видимо, стало нормой и для многих активистов КПК: они говорили и поступали как надо, а не как хочется, отвергая и собственное мнение, и собственный вкус.
И все же надо отдать должное Цзян Цин: через все перепады «культурной революции» она смогла пронести главное, ради чего стоило так неутомимо работать.
Уже в ходе «культурной революции» и в особенности после ее завершения Цзян Цин, в полном соответствии со стереотипом поведения Мао, стала постепенно формировать собственный культ. Мотив, который использовался при этом, — не семейная, а духовная близость к супругу, монополия на самое последовательное проведение ею линии вождя. Она выдвигала себя на роль наиболее послушного и умелого ученика, продолжателя его дела.
Представители «банды четырех», избравшие ее в качестве средства для усиления своего влияния, немало потрудились над этим, тем более что под их контролем находились средства массовой информации. Свой — и довольно значительный — вклад в это дело внесли, разумеется, представители опекаемых ею сфер — литературы, изобразительного творчества, науки.
На протяжении 60-х годов ни одного другого руководителя КПК (разумеется, кроме Мао) не превозносили так, как Цзян Цин. Никому другому не было позволено издать в виде отдельной книги свои политические статьи и речи. Единственным исключением была Цзян Цин. Весной 1967 года она тоже начала становиться чем-то вроде объекта поклонения масс.