Мао Цзэдун

Панцов Александр Вадимович

Шанхайская бойня положила начало новому антиимпериалистическому подъему — так называемому «движению 30 мая» 1925 года. В стране фактически началась национальная революция. Повсеместно стали проходить демонстрации, митинги протеста, забастовки на иностранных предприятиях. Общественность вновь прибегла к бойкоту товаров — на этот раз не только японских, но и вообще иностранных. 19 июня в поддержку рабочих Шанхая выступили трудящиеся Гонконга, а через два дня — Шамяня. Забастовали более 250 тысяч человек, после чего начался массовый исход рабочего люда из этих колониальных центров в Кантон и окрестные города и деревни. Гоминьдановское правительство стало оказывать стачечникам посильную помощь. Была объявлена блокада Гонконга и Шамяня, под руководством Рабочего отдела ЦИК Гоминьдана сформирован Гонконг-Шамяньский стачечный комитет. Председателем его был назначен уроженец Гуандуна, моряк торгового флота и бывший член «Объединенного союза» Су Чжаочжэн, накануне, весной 1925 года, вступивший в КПК. Су имел большой опыт стачечной борьбы: в январе 1922

года он уже возглавлял гонконгскую забастовку рабочих и моряков. Заместителем Су стал Дэн Чжунся.

Антиимпериалистическая борьба усиливалась с каждым днем. И центром ее все отчетливее становился Кантон, где 1 июля было официально объявлено об образовании под председательством Ван Цзинвэя Национального правительства Китайской Республики (сформировано оно, разумеется, было на базе кантонского). Ван Цзинвэй стал и главой военного совета правительства. Одновременно находившиеся в распоряжении Гоминьдана войска были сведены в единую Национально-революционную армию (НРА) Китая в составе шести корпусов (позже, в марте 1926 года, был сформирован еще один, 7-й корпус, а в июне того же года — 8-й). Командиром первого корпуса, сформированного из курсантов Вампу, стал Чан Кайши, а второго — бывший губернатор Хунани Тань Янькай. Начальником политотдела первого корпуса был назначен Чжоу Эньлай. В других корпусах также действовало немало коммунистов¹⁷⁹. В обстановке всевозраставшего общекитайского революционного подъема союз КПК с Гоминьданом, казалось, стал вновь укрепляться с неудержимой силой.

В начале июля Мао Цзэдун основал или, точнее говоря, возродил существовавшую за год до того в Шаошани районную ячейку Гоминьдана¹⁸⁰. Тогда же на тайном собрании в одном из фамильных храмов была образована и районная ассоциация «Отомстим за позор!», объединившая более двадцати соответствующих мелких союзов. Опираясь на них, Мао развернул интенсивную антиимпериалистическую пропаганду. Используя опыт движения 4 мая, он вместе с товарищами формировал молодежные агитационные бригады, которые затем в деревнях, выступая перед крестьянами, пропагандировали идеи бойкота иностранных товаров¹⁸¹.

В августе, однако, эта работа внезапно оборвалась. 28 августа Чжао Хэнти издал новый приказ об аресте Мао Цзэдуна. Губернатора вывела из себя не столько революционная антиимпериалистическая агитация Мао, сколько организованная им в самом начале августа борьба против местного воротилы по имени Чэн. Дело в том, что в то время в Шаошани случилась засуха, и крестьяне, напуганные возможным неурожаем, обратились к богачу Чэну с просьбой продать им зерно из его запасов. Чэн, понятно, этого делать отнюдь не хотел, так как рассчитывал сбыть зерно по высоким ценам на рынке в городе. Узнав об этом, Мао сразу же созвал совместное заседание комячейки и крестьянского союза. Двое активистов отправились к Чэну на переговоры. Но тому и дела было мало: он уже готовился погрузить зерно на баржу и отплыть с ним в Сянтань. Тогда под предводительством Мао Цзэдуна более ста крестьян, вооруженных мотыгами, коромыслами и бамбуковыми палками, двинулись под покровом ночи к складам «мироеда» Чэна. Они потребовали открыть амбары и продать зерно по доступным ценам. Испугавшись побоев, Чэн уступил. Но обиду на Мао, разумеется, затаил, не поленившись донести об инциденте самому губернатору. Пришлось Мао опять пускаться в бега. О готовившемся аресте его предупредили друзья. Один из служащих уездной администрации, знавший Мао, по счастливой случайности, прочитал лежавший на столе у своего начальника полученный по телеграфу приказ Чжао Хэнти: «Немедленно арестовать Мао Цзэдуна. Казнить его на месте». Он-то и сообщил об этом Мао. По совету Шулань наш герой в закрытом паланкине под видом врача немедленно покинул Шаошаньчун. Перед отъездом он строго-настрого наказал младшему брату Цзэтаню не ждать, пока Чжао Хэнти издаст приказ и о его аресте, а срочно бежать вслед за ним в Кантон.

Через день Мао уже был в Чанше, а в начале сентября выехал на юг. Вновь его стали мучить приступы неврастении, чувствовал он себя отвратительно. Поддавшись страху, во время одного из ночлегов он сжег все свои записи, которые делал в дороге. Наконец в середине сентября он добрался в Кантон, где сразу же должен был лечь на две недели в дуншаньский госпиталь: нервы совсем расшатались¹⁸². Вскоре в южную столицу приехал и Мао Цзэтань, который стал работать в военной академии Вампу и Гуандунском комитете КПК¹⁸³.

В дополнение ко всем перипетиям в октябре Мао Цзэдун испытал новый удар. Друзья его юности, Цай Хэсэнь и Сян Цзинъюй, разошлись, причем с таким грандиозным скандалом, который самым негативным образом сказался на моральном климате во всей партии. Дело заключалось в том, что союз Цая и Сян всегда считался в КПК «образцовым»: друзья Мао одними из первых презрели мещанскую мораль и без всяких брачных церемоний стали жить вместе задолго до того, как свободная любовь вошла в моду среди либеральной китайской молодежи. Были они очень похожи: сдержанные и деловые, серьезные и очень нравственные — до занудства. Многие женщины-коммунистки, живые и влюбчивые, побаивались Сян Цзинъюй, не упускавшей случая читать им лекции о морали. Нередко во время партийных митингов Сян делала публичные выговоры даже самому Чэнь Дусю, любившему сальные шуточки. Вот почему женщины дали

ей прозвище «бабушка революции». Особенно боялась ее жена Цюй Цюбо, очаровательная Чжихуа, бросившая ради Цюя нелюбимого первого мужа. Гром, таким образом, грянул среди ясного неба. Как-то в середине сентября, когда Цай был в Пекине, Сян Цзинъюй неожиданно для самой себя изменила ему с красавцем Пэн Шучжи, тем самым молодым человеком, который за год до того вернулся из Москвы и на IV съезде КПК был избран в члены Центрального исполкома КПК. Вот как вспоминает об этом секретарь Пэн Шучжи, коммунист Чжэн Чаолинь, ставший невольным свидетелем их романа: «Как-то вечером во время праздника середины осени [15 числа восьмого месяца по лунному календарю, то есть где-то в конце сентября 1925 года] мы организовали роскошный ужин… После того как гости разошлись, я вернулся к себе на террасу, намереваясь заснуть. Сян Цзинъюй же осталась в комнате Пэн Шучжи. Ночь была жаркой, и двери моей террасы и комнаты напротив… были приоткрыты. Я не спал и слышал, как Сян Цзинъюй что-то говорила. Я не мог поверить своим ушам: она объяснялась Пэн Шучжи в любви. Некоторое время спустя она поднялась к себе на второй этаж. [Цай, Сян, Пэн и Чжэн жили в одном доме.] Пэн же пришел ко мне в комнату и сказал: „Только что произошло что-то из ряда вон выходящее!“ Он повторил мне все, что я уже слышал.

— Я никогда не мог и мечтать об этом, — заявил он.

— Не зайди слишком далеко, — предупредил я. — Это может принести вред организации…

С тех пор Сян Цзинъюй часто спускалась со второго этажа, чтобы поговорить с Пэн Шучжи. Нередко их разговоры длились часами… Он больше не обсуждал со мной ситуацию. Он принял любовь Сян Цзинъюй».

Когда же Чжэн Чаолинь спросил Пэн Шучжи, собирается ли тот рассказать обо всем Цай Хэсэню, незадачливый любовник ответил: «Товарищ Цзинъюй считает, что это необязательно»¹⁸⁴.

Дело тем не менее открылось. Сян сама призналась Цаю в измене. Тот же не нашел ничего лучше, как поставить вопрос о ее аморальном поведении на расширенном заседании Центрального исполкома: все трое — обманутый муж, неверная жена и любовник — являлись членами руководящего органа партии, а Цай Хэсэнь и Сян Цзинъюй даже входили в состав его Центрального бюро. Сенсационная новость поразила членов руководства китайской компартии настолько, что, по воспоминаниям Чжэн Чаолиня, в первый момент Чэнь Дусю, Цюй Цюбо, Чжан Готао и другие лидеры КПК «очень напоминали персонажей из финальной сцены гоголевского „Ревизора“. В течение долгого времени никто из них не мог проронить ни слова». В конце концов Чэнь Дусю решил спустить все на тормозах. По его инициативе ЦИК принял решение отправить Цая и Сян в Москву, подальше от Пэн Шучжи. Цай получил задание представлять КПК в Исполкоме Коминтерна, а Сян Цзинъюй — пройти обучение в КУТВ — Коммунистическом университете трудящихся Востока. В конце заседания Чэнь Дусю обязал всех собравшихся молчать о том, что случилось. В особенности же предупредил Цюй Цюбо: ни в коем случае ничего не говорить Чжихуа. Но тот, конечно, удержаться не смог. И вскоре об инциденте узнала вся партия. Большинство женщин, коллег Сян Цзинъюй, злорадствовали: по словам Чжан Готао, они «осуждали ее за то, что она не смогла сдержать своих чувств, а также за то, что притворялась, разыгрывая из себя „бабушку“»¹⁸⁵. Мнения же мужчин разделились: Цюй Цюбо и Чжан Готао просто возненавидели Пэн Шучжи, потребовав вывести его из состава Центрального исполкома, в то время как склонный к адюльтеру Чэнь Дусю взял его под свою защиту.

Склеить разбитую чашку не удалось. Сразу же по приезде в Россию, в декабре 1925 года, обиженный Цай бросил Сян Цзинъюй и закрутил любовь с женой известного нам Ли Лисаня. Вот уж действительно неисповедимы пути Господни! Супруги Ли сопровождали «образцовую пару» во все время пути из Шанхая в Москву, где Ли Лисань наряду с Цай Хэсэнем должен был участвовать в 6-м расширенном пленуме ИККИ. В дороге наивный Ли сам попросил жену вести себя с обманутым Цаем поласковей. Вот и допросился! Цай и супруга Ли стали в итоге жить открыто, Ли Лисань один вернулся на родину, а Сян Цзинъюй в конце концов завела новый роман — с каким-то монголом из КУТВ.

Все бы ничего, но только эта история привела к дестабилизации обстановки в верхнем эшелоне партии, до предела обострив личные отношения между Цай Хэсэнем, с одной стороны, Пэн Шучжи и Ли Лисанем — с другой [21] . Имела она и продолжение. Вскоре после отъезда любовницы убитый горем Пэн начал пить. Может быть, он и спился бы, но неожиданно в его жизнь вошла новая пассия, обворожительная Чэнь Билань, которая, кстати, была на семь лет моложе Сян Цзинъюй. К сожалению, до встречи с Пэном она имела кое-какие отношения с другим крупным руководителем партии, Ло Инуном, исполнявшим обязанности секретаря Цзянсу-Чжэцзянского регионального комитета КПК. Вряд ли надо говорить, что отвергнутый Ло стал с тех пор относиться к Пэн Шучжи как к врагу!¹⁸⁶

21

Какое-то время после этого в КПК, правда, ходили слухи о том, что Ли Лисань специально «подложил» свою жену под Цай Хэсэня, желая избавиться от нее: в то время он якобы был страстно влюблен в ее младшую сестру. Так ли это было на самом деле, неизвестно, но то, что Ли и Цай действительно возненавидели друг друга, — исторический факт.