Маори
Шрифт:
— У меня шесть богов, — он посмотрел на Эндрю. — Что с твоим отцом и матерью?
— Моя мать погибла. Я думаю, она умерла, когда обрушился дом. Мой отец жив, но едва держится. В глазах старого тоунга мелькнул интерес.
— Я долго знал твоего отца, я увижу его.
— Они отвезли его в Роторуа в больничном фургоне. Туото поразмыслил, потом повернулся к Чемберсу.
— Я сделаю, как вы просите. Но не ради лекарств белых людей. Я пойду, чтобы увидеть твоего отца — своего друга.
— Прекрасно, — с облегчением сказал Чемберс, — лишь бы вы пошли. Вы можете отправляться
Туото кивнул, потом повернулся к Эндрю и Валери.
— Что у вас?
— С нами все будет в порядке, сэр. — Эндрю обнял Валери за плечи, привлекая к себе.
— Это хорошо. — Он повернулся и пошел в сторону лагеря беженцев, не испытывая никаких неудобств после своего четырехдневного заключения.
— Не поверил бы, если бы не видел собственными глазами, — пробормотал один из мужчин.
Эндрю и Валери не отозвались. Они знали, что старик выжил, потому что был тоунга, может быть, самый великий из тоунга. Определенно, это была самая замечательная личность, с которой им обоим приходилось сталкиваться. Современная медицина достигла многого, Эндрю знал это, но мудрым пакеа было известно не все. Пока. Валери смотрела на него.
— Почему он сказал что был другом твоего отца? Я никогда раньше не видела его здесь до той ночи в источнике.
— Я тоже никогда его не встречал, даже когда был мальчишкой, — он пожал плечами. — У моего отца полно друзей по всей стране. Он путешествовал по многим местам без меня и матери. Меня не удивляет, что среди его друзей был старый тоунга, наряду с капитанами промышленности и князьями коммерции.
Она нахмурилась.
— Что это за вожди?
Ухмыляясь, он нежно поцеловал ее.
— Отец всегда относился к ним, как к дешевому великолепию. Давай вернемся в лагерь. Еще так много дел.
Больше в тот день они не вспоминали о замечательном старике. Позже, ночью, в объятиях друг друга, они и подавно не думали о нем. Нельзя сказать, что это не понравилось бы Туото. Это значило только, что все идет своим чередом.
Глава 12
Больница была странным местом, но эта странность его не волновала. Его молчаливо переводили с места на место, из комнаты в комнату. Многие пакеа подталкивали и подгоняли его, задавая вопросы. Он старался отвечать, как мог, вежливо, но равнодушно. Не за этим он пришел сюда.
Теперь, когда разнеслась весть о катастрофе, вся страна мобилизовала силы, чтобы помочь уцелевшим при извержении Тараверы. Продовольствие и другая помощь текла из Окленда, Веллингтона и других округов. Даже те, кто был занят разгрузкой или отметкой продовольствия или помогал врачам и медсестрам, останавливались, чтобы с открытым ртом посмотреть на старого маори, который возвышался, как башня, над любым человеком в больнице, как, наверное, древние моа когда-то нависали над маори.
— Мы только оставим вас на пару дней ради предосторожности, — отрывисто говорил жизнерадостный молодой пакеа, который наблюдал за старым тоунга, чувствуя себя его покровителем. Туото слушал его вполуха.
— Подождите здесь, пожалуйста,
Туото уступчиво кивнул и отошел в другой угол комнаты. Она была наполнена людьми, пострадавшими от катастрофы. В основном они не обращали на него внимания, поглощенные собственными бедствиями.
Он посмотрел направо, потом налево. Серьезный молодой пакеа был занят своими бумагами. Туото знал, что белым людям для жизни нужны четыре вещи: еда, вода, воздух и бумаги. В молчании он пошел вверх по ближайшему коридору.
В нем было тихо. Никто не оспаривал его права там находиться. Он повернул за угол и пошел по другому пустынному коридору. Однажды он остановился, как будто прислушиваясь, прежде чем двинуться в другом направлении.
Все двери, мимо которых он проходил, были одинаковыми, отличаясь только номерами. Он остановился рядом с одной из них, не заботясь о том, чтобы разобраться в цифрах. Она отворилась от одного прикосновения. Войдя в затемненную комнату, он тихо прикрыл за собой дверь.
На единственной больничной кровати под простынями лежал пожилой человек. Он не был ни таким старым, как Туото, ни таким высоким. Тоунга приближался к кровати, пока не уставился в упор на едва дышащее тело. Глаза больного были крепко сомкнуты.
— Привет, мой друг, Роберт Коффин. Было скверное время. Но твой сын жив, и его женщина тоже. Я думал, что тебе захочется об этом узнать, и пришел, чтобы рассказать.
Фигура в кровати не ответила, не шевельнулась, никак не прореагировала на слова, но Туото знал, что Коффин все равно его слышал, хотя бы телом, если не ушами. Только это и имело значение. Глубоко вздохнув, тоунга поднял обе руки над кроватью и стал тихо петь голосом человека, гораздо более молодого, чем сточетырехлетний старик. Он пел каракиа, молитву. Очень важную и могущественную.
Закончив, он опустил руки, прислушиваясь к последним словам песнопения, растворявшимся в стерильном воздухе. Проходили мгновения. Потом веки Роберта Коффина затрепетали и открылись. Тело не пошевелилось. Но седовласая голова слегка повернулась.
«Макаве Рино», — подумал Туото.
Голос Коффина был слабым, невнятным.
— Туото?
Высокая, угловатая фигура, нависающая над кроватью, кивнула один раз.
— Да, капитан Коффин. Рад снова видеть тебя. Глаза на мгновение закрылись, на морщинистом лице выразилось напряжение. Потом они снова открылись.
— Я бы поприветствовал тебя, но не думаю, что смогу двинуться. Я очень устал.
— Все равно, мой друг. Ты уже поприветствовал меня. Слова Коффина едва можно было расслышать.
— Это было ужасно, ужасно. Эндрю? Возможно, он не слышал, подумал Туото.
— С ним все хорошо. И с той женщиной, на которой он женится.
— Отлично. Просто отлично, Туото, прости меня, но, кажется, я больше не могу разговаривать. Мне нужно отдохнуть.
— Миру нужно отдохнуть. Эта часть земли была ранена. Даже боги устали.