Марат. История одной души
Шрифт:
– Готов, - ответил Хади.
Теперь Марат был свободен, но даже не попытался изменить позу. Он мелко дрожал. На его щеках остались широкие вмятины от ремня кляпа. Из уголка рта стекала слюна, а из носа - сопли. Его дыхание стало поверхностным. Расширенные зрачки смотрели на сутенера.
– Хочешь лимонаду?
– спросил Атреско у Марата.
И тут Марат вспомнил сон, который мучил его этой ночью, мучил ясным видением, явившимся посреди алкогольно-опиумного бреда. Сон про изгнание из школы, сон, в котором Сангаре говорил о слабости и унижении.
– Эй, шлюшка, - напомнил Хади, - с тобой говорит господин
Марат издал странный хлюпающий звук. Хади принял это за мольбу о пощаде. Но на самом деле Марат бормотал о том, что ему уже предлагали лимонад и что он не хочет его пить.
Сутенер расстегнул ширинку и помочился на лицо своего должника. Хади ловко ткнул голову Марата мыском своего ботинка, повернул ее так, чтобы струя била прямо в приоткрытый слюнявый рот.
– Проливаешь бесплатный лимонад, - прокомментировал Хади.
– Когда еще будет возможность выпить за чужой счет?
– Когда?
– переспросил Атреско.
– Считай, что он пил за мой счет все эти месяцы.
Он застегнул ширинку и зло, изо всех сил, ударил должника мыском ботинка под дых. Марат поперхнулся остатками мочи. Хади убрал ногу от его лица, дал возможность откашляться.
– Ну что, босс?
– спросил он.
– Запасной выход?
– Да, - согласился Атреско.
Он слегка наклонился к Марату.
– Помнишь, мы обещали, что выведем тебя?
– поинтересовался он.
– Так вот, это правда.
Марат смотрел на своих палачей. Его глаза покраснели, но он не моргал.
– Это особенный номер, - похвастался сутенер.
– Такой есть только у меня.
– Он повернулся к Хади.
– Сбрось его.
Громила пинком перевернул свою жертву на живот и за брючный ремень поднял вверх. Марат был тяжелый. Его обессиленные руки волочились по полу. Хади сопел, но ни разу не остановился отдохнуть, пока не дотащил его до окна.
Дешевый номер выходил на пустынный технический двор гостиницы. Прямо под его окнами стояли открытые помойные контейнеры, заполненные мягкими мешками с мусором. Хади крякнул и швырнул Марата вниз, на них.
Отбросы амортизировали падение со второго этажа. Марат приземлился с чавкающим звуком. Его правая рука провалилась в пакет с картофельными очистками. Все его тело дрожало. Он чувствовал, что тонет, погружается в слизь. Он не мог понять, что с ним случилось, и не мог этого переварить.
Его мир стал пуст. Он лежал очень тихо и слушал, как внизу, под грудой отходов, пирует стая крыс. Час проходил за часом. Начало смеркаться. Рабочие забросили в контейнер новые вонючие мешки. Они не видели, что в центре кучи лежит человек.
"Я жив", - подумал Марат. Это была его первая мысль с тех пор, как он вспомнил про лимонад Сангаре. Жив. "Странно, - продолжал думать Марат, - я чувствовал себя, как курица, которой сворачивают шею. Мне казалось, что я дергаюсь так же, как перед смертью дергалась моя мать... Но все это прошло, а я жив".
Он вспомнил старуху Намон, вспомнил, как просил ее дать ему новую жизнь. "Я хочу жить среди врагов, которые не смогут меня убить".
– Да, - сказал Марат.
– Никто не может меня убить. Даже Атреско и Хади не могут.
Что еще он просил у ведьмы? Поиметь много белых женщин? Он имеет их. Доставить много боли? Марат задумался. Много ли боли он доставляет? Ему показалось, что мало. Надо бы
– Атреско не может меня убить, - повторил он.
– А я могу убить Атреско?
Медленно, неуклюже, как сонное насекомое выбирается из своего кокона, Марат выбрался из мусорного контейнера. Он ужасно выглядел и невыносимо вонял, но не чувствовал этого. Его заполнила одна мысль, одно устремление. Он шел к реке. Его магнитом тянул к себе старый нож-бабочка.
Глава шестая
КОМНАТА С ЦИНОВКАМИ
Наступила новая зима. Дождь лил сквозь туман. В Абиджане что-то случилось, и теперь через Ямусукро день за днем шли военные колонны. Было позднее утро, где-то за облаками взошло больное солнце, но грузовики ехали с включенным дальним светом. Их фары - призрачные огни - редкой неуверенной цепочкой двигались вдоль середины улицы.
Марат бесшумно шагал по изломанному краю асфальтового покрытия. Там, где не было асфальта, начиналась хлябь. В разъезженных колеях бурлил мутный поток. Марат промок. Его броский светлый пиджак был небрежно расстегнут. Он провел ночь в опиумной курильне, и теперь все казалось ему медленным и холодным. Мир вращался вокруг него. Он был полон тумана. Даже капли дождя падали медленно. Марату казалось, что он может сосчитать брызги, на которые разбивается каждая из них. Шагая, он чувствовал, как перекатываются его налитые холодом мышцы.
На углу рыночной площади молодой мужчина приостановился. Тень, смутный силуэт, за которым он следовал, стала слишком отчетливой. Он боялся, что девушка заметит его прежде времени. Она не оглянулась, пошла дальше и начала исчезать за стеной дождя. Марат снова двинулся за ней.
Он чувствовал холодную сталь у себя в руке. Капли затекали в ладонь, пробирались сквозь дырчатую рукоять сложенного ножа-бабочки и срывались вниз, в мутный поток. Пальцы Марата медленно скользили вверх и вниз по металлу. Он не раскладывал нож, но знал, что может сделать это в любой момент. И тогда лезвие метнется сквозь дождь, как голова потревоженной ядовитой змеи.
Этот нож был опытным убийцей. После убийства Клавинго он затих, чтобы долгие годы пролежать в тайниках. Он прятался под половицей в комнате Камилы, купался в масле, зарытый у реки в старой пластиковой бутылке. Он сотни дней не видел свет. Но в середине этого лета он снова вышел на поверхность, испытанный тьмой и забвением. Он был зол. Он был голоден. Он снова убил, и с тех пор уже не мог остановиться. Его блеск стал красным, его жажда - безмерной.
Марат помнил, как достал его на следующую ночь после столкновения с Атреско. Он пришел к реке в темноте и долго не мог найти выступающую над землей крышечку бутылки. Он сидел на земле, пронизываемый слабостью и дрожью, рылся в грязи и искал. Он думал о своей неуязвимости как о бессмертии. Он хотел ощутить заветное оружие в своих пальцах. Его трясло от этого желания. Но он пересилил себя и не стал торопиться. Он нашел бутылку, свинтил крышку, за нитку вытянул нож - но не коснулся его. Он осторожно повесил оружие на ветку дерева над собой. Взошла луна, и лезвие заиграло зеленовато-желтыми бликами. С него капало машинное масло.