Марат. История одной души

Румит Кин

– Спрашивай, - согласился знакомый голос.
– Мы все можем завтра умереть. Плохо, если останутся недомолвки.

– Утром была перестрелка, - продолжал Филипп. Он говорил медленно и задумчиво, тщательно выбирал слова.

– Да, - подтвердил второй голос.

– Я спрашиваю не потому, что это было неправильно, - пояснил первый.
– Просто это было так... странно. Ты ругался на африкаанс.

Обладатель знакомого голоса тихо рассмеялся.

– Я не всегда был школьным учителем, - сказал он. И тут Марат узнал его.

Это был Сангаре. Неужели собор хотел сказать ему это?

– Ты воюешь как сущий дьявол, - с тихим восхищением заметил Филипп.
– Видит Бог, ты хороший сосед и друг. Но кем ты был раньше?

– Пойдем, - предложил Сангаре. Они встали, и звук их шагов мягким эхом разнесся между колонн галереи. Марат лежал, не шевелясь. Они прошли мимо него.

– Так кем?
– нетерпеливо спросил Филипп.

– Мой отец был военным таможенником, - объяснил Сангаре.
– Я вырос на берегу залива Лас Бакре, и моей компанией часто становились дети матросов.

– Там нефтяной порт?
– вспомнил Филипп.

– Да, - подтвердил Сангаре.

– Отсюда твой жаргон, - закончил его собеседник.

– И не только он, - сказал Сангаре.
– С девяти лет я стрелял из автомата Калашникова по консервным банкам с нефтью. Там это обычное развлечение.

– А твой отец?
– удивился Филипп.

– Мой отец был не самым приятным человеком, - ответил учитель биологии.
– Он не останавливал меня, когда я играл в дурной компании. Он думал, что так я научусь быть похожим на него.

Марат увидел их сквозь щель в спинке своей лавочки. Оба были вооружены. Их винтовки висели за плечами. Филипп оказался лысеющим коротышкой, его плешивая голова равнялась с плечом Александра Сангаре.

После короткой паузы директор заговорил снова.

– Из-за него мне пришлось пойти в школу полиции при представительстве ООН. Курсантом я стажировался в том же порту. Ловил контрабандистов.

– А как ты оказался здесь?

– Мой отец умер, - объяснил Сангаре.
– Я бросил карьеру в силовых структурах и поступил в университет. Я хотел быть учителем литературы, но не прошел конкурс, а по биологии у меня всегда было "отлично".

– Да, - задумчиво подтвердил Филипп, - судьба.

– Стрелять и ругаться проще, чем растолковать теорию Дарвина мальчику из католической семьи. Я рад, что сменил поприще...

Мужчины рассмеялись. Их голоса удалялись.

– Я убью тебя, - прошептал Марат. Он улыбался. Его легкие клокотали, но он не слышал этого звука и не чувствовал боли. Вот это встреча. Он еще минуту смотрел вверх, на сияющую вершину купола, а потом медленно поднялся. На лакированном дереве лавки осталась липкая лужица его крови. Он пошел за своим врагом. Для него открывался последний сезон охоты на человека.

***

Он шел так же тихо, как крался за проституткой Малик. Он боялся, что Сангаре услышит его шаги, усиленные акустикой собора,

и слишком рано обернется. Из-за этого Марату не удалось вовремя настигнуть жертву. У поворота портика он остановился и замер. В просвете между колоннами он увидел людей. Они были метрах в трехстах - маленький лагерь посреди кладбища. Почти все белые, но были и арабы, и негры-слуги - всего около двухсот человек. Среди них Марат заметил и стрелков. Вооруженные люди вытянулись в рассеянную линию, заняли позиции между могил. Надгробия служили им укрытием.

Марат подкрался чуть ближе и снова смог видеть Сангаре и Филиппа. Двое мужчин шли с поднятыми руками. Им навстречу из-за укрытия поднялось несколько стрелков.

– Мы идем, мы свои, - по-английски предупредил Филипп.

– Вам говорили не отходить!
– раздраженно крикнул ему кто-то.

– Мы можем постоять за себя, - отозвался Сангаре. Он шел по прямой, по ровному зеленому газону. Марат вскинул винтовку, но не выстрелил. Слишком далеко. Он знал, что не попадет с такого расстояния.

Он мог бы броситься на этих людей, как раньше бросался на своих уличных противников. Он мог бы бежать и стрелять, он мог бы за считанные секунды сократить дистанцию и расстрелять старого директора в упор. Но Марат этого не сделал. Неосознанное почтение мешало ему в лобовую напасть на этих людей. Они были не такие, как весь этот город. Они знали, куда поползут, создали свой маленький муравейник, замкнули круг. Они выглядели как колонисты с черно-белых фотографий времен англо-бурской войны: суровые лица, перетянутые амуницией светлые рубашки, большие заплечные мешки. Только в руках у них были не ружья, а современные автоматические винтовки.

Их деловитое спокойствие пугало Марата. Их манера держаться была иной, чем у выросших в Европе аристократов, которых он встречал на крыльце Президентского отеля. Впервые за сегодняшний день он увидел детей и женщин. Они собрались в свой малый круг внутри большого круга вооруженных мужчин. Никто не плакал, хотя многие разговаривали. Их голоса смешивались с характерным звуком работы могильщиков. Лопаты ударяли в грунт, потом отбрасывали срезанную землю. И так раз за разом. Марат увидел, что Сангаре прошел на другую сторону лагеря и присоединился к похоронному отряду.

Марат проскользнул за колоннами портика, нашел место, где стриженные парковые кусты почти вплотную подошли к ступеням собора, перебрался за них и начал по широкой дуге огибать лагерь белых. Он двигался короткими перебежками, старался скрыться за камнями надгробий.

Он думал о том, что убьет учителя одним выстрелом и наверняка. Он не хотел оставлять Сангаре ни малейшего шанса. Марат чувствовал, что это что-то вроде охоты на крокодила. Слишком сильный лоа; ты никогда не сможешь поиграть с ним в кошки-мышки. Директор не должен иметь возможности пошевелиться или заговорить, он даже не должен видеть. Иначе он ускользнет.