Марчук Год демонов

Автор неизвестен

— Не скажи. Я же замечаю, как ты стреляешь глазами, глядя на улице на стройные ножки двадцатилетних.

— Это твоя фантазия. Позвони родителям. Обрадуй их.

— Артему новость привезем. Надеюсь, в эти выходные мы наконец-то съездим к нему? Или у тебя опять возникнет командировка?

— Да, но мы обещали быть в Житковичах у отца.

— Хорошо. Но я не поеду. Ты же знаешь, есть хороший повод. Я останусь с родителями готовиться к переезду на новую квартиру, а ты поезжай один. Но уж в следующие выходные к сыну обязательно. Ты даешь слово?

— Даю.

—

Впрочем, ты всегда легко даешь слово и так же легко его забираешь.

— Ну, не дуйся. Все замечательно.

— Да, если бы ты не отдалялся от меня.

— Идем отдыхать. Сегодня редкий на удачу день. Спас. В Житковичах несут в церковь освящать плоды. До сих пор помню запах яблок, груш...

Утром он позвонил в клинику Олесе; ему ответили, что Якунина на кур­сах повышения квалификации в институте на улице Бровки. Он знал этот институт, зашел в учебную часть, узнал номер аудитории и поднялся на тре­тий этаж. Выйдя в перерыве в коридор, она опешила, увидев его.

— У вас определенно талант на сюрпризы. Здравствуйте. Я еще не успела выпить весь индийский чай, — голос ее приятно дрожал.

— Здравствуйте. Я скупой человек — берегу сюрпризы только для избранных. Вам понравился Штраус?

— Очень. Я знала эту мелодию и раньше. Только не знала, что это Штраус. Хочу попросить у вас послушать «Литургию» Чайковского, «Всенощную» Рахманинова.

— Нет проблем. Бах, Малер, Глюк... У нас богатейшая коллекция. Вас здесь маринуют без обеда?

— Повышаем уровень до двух. У себя в аудитории в двенадцать устраи­ваем чаепитие.

— Я думал о вас.

— И я. Телепатия, наверное. Я прочла половину вашей книги.

— И хватит. Это проба пера. Сейчас я половину бы переписал. Публици­стика — это сестра правды. А я все грешил, писал полуправду.

— Я поняла.

— В жизни я искреннее. Потому и говорю: думал о вас с испугом. Думаю, вот направят ее в командировку в зараженные районы.

— Да. Мы как солдаты. Несколько наших медсестричек отправили.

— Но у вас двое детей.

— Вы действительно обеспокоены? Я ведь не уезжаю.

— Вы предупредите. У меня есть надежные связи. Мы не отпустим вас.

— Спасибо за заботу. Давайте о другом.

— Хочу быть полезным вам.

— Тогда вот что... Принесите нам к чаю торт. У нас женщины из Тюме­ни, Кургана, из Донецка. Вчера посыльного отправляли, а она вернулась ни с чем.

— Айн момент.

— Я не прощаюсь.

— И я.

В буфете ЦК он упросил-умолил продавщицу отпустить из «невидимых» запасов килограмм конфет «Красная Шапочка», попросил Фомича тормоз­нуть у кафе «Весна», купил торт «Наполеон».

— Что это у вас, Любомир Григорьевич? — удивился наблюдательный Фомич.

— Ничего. Я тебе кого-нибудь напоминаю?

— Да.

— Кого?

— Не обидитесь?

— Нет.

— Напоминаете певня¹, который радостно взлетел на соседский плетень и высматривает, не видать ли поблизости этих симпатичных курочек.

— Остроумно.

Он по-юношески взлетел на третий этаж, приоткрыл дверь, заглянул

в аудиторию.

— Якунину к телефону.

Ее удивительно чистые голубые глаза, подернутые дымкою, излучали тепло и доброту.

— Вы прямо как Фигаро.

— Это вам, — он протянул торт и целлофановый пакет с конфетами.

— Сколько мы должны?

— Не обижайте. Примите по случаю праздника... э... годовщины основа­ния компартии Эквадора.

Она улыбнулась.

— Я самостоятельная и независимая женщина. Право, вы потратились. Возьмите деньги.

— Народы Африки мне не простят.

— Почему?

— Потому что в августе день освобождения Африки от колонизаторов.

— Уговорили.

— Может, мы увидимся в два часа?

— К сожалению, не получится. Я обещала дочери, что пойдем в ателье заказывать ей платье.

— Тогда буду ждать вас завтра в это же время.

— Завтра может быть зачет. Могут задержать. У вас много дел. Давайте отложим.

— Я подожду.

— Спасибо. Тронута вашей учтивостью.

— До завтра, — он постарался произнести слово с особенной теплотой. Она не уловила искусственности интонации.

— До свидания.

Решение созрело молниеносно, когда шел по длинному коридору с низким потолком. Он отпустит с обеда Фомича и сам сядет за руль «Волги». Коллеги его из других газет подобное практикуют: корреспондент «Труда» не вылеза­ет из-за руля, словно вкалывает на две ставки. Фомич скорчит недовольную мину, но за бутылку коньяка подобреет... Не тянуло в офис. Он жил ожида­нием завтрашней встречи. Ах, эти женщины: загадочные, манящие создания. Сколько прочитано об их вероломстве, их спасительной целебной миссии. Да все без толку. Кольцо Соломона, и на нем надпись: «Все проходит», но с обратной стороны и другое: «Ничто не проходит». Так чего же больше оста­вили встречи с ними: разочарований или радостей? Опротивела «Капризная», угнетало однообразие «Тихой». А там, в детстве, в далекой юности? Была ли первая любовь, очищение первыми слезами?

Подвыпившие солдаты, возвращаясь из Германии после «дембеля», дари­ли подросткам на железнодорожной станции Житковичи заграничные жур­налы с цветными вставками, на которых бесстыдно красовались обнаженные блондинки и брюнетки, белолицые и чернокожие. Подростки, ехидно улыба­ясь в кулак, подсовывали «импортное диво» одноклассницам. Была среди них второгодница с грубыми ужимками Валя О. Глянула Валя О. на непристойные журналы да и говорит без смущения:

— Нашли чем хвастать. Мне так сфотографироваться — раз плюнуть.

Поспорили на духи «Красная Москва». Наблюдательный Любомир замечал

в ней бахвальство и раньше. Он подговорил товарища, который занимался в фотокружке, оба они купили в универмаге духи и подошли к Вале. Договорились встретиться на кладбище. Шли тайком. Она впереди. Они через двадцать метров семенили следом. За массивным памятником-плитой, окруженным акациями, она быстро оголилась и смело вышла к ним, поставив ногу на надгробную плиту

«Че рот раззявили? Фотографируй!» — вызывающе рявкнула она.