Маргарет Тэтчер. Женщина у власти

Огден Крис

Но и сам Макгрегор произвел столь же большое впечатление на Тэтчер. Она хотела, чтобы он в угольной промышленности сделал то же самое, чего добился в сталелитейной. Она обратилась к нему с просьбой перестроить отрасль, которая в 1983 году обошлась правительству в 1 миллиард долларов субсидий. План был несложен. Он предполагал закрытие сорока неэффективных шахт и отправку на пенсию двадцати тысяч шахтеров. Но в нем был спрятан и крючок. Тэтчер знала, что Скаргилл ждет не дождется драки, и решила заманить его в ловушку. Она знала, что он попадется на этот крючок — несмотря на то, что к 1984 году уже не было дефицита энергии; несмотря на то, что правительство скрытно накопило 20 миллионов тонн угля, пятимесячный его запас; несмотря на то, что за весной должно было прийти лето и потребности в отоплении сокращались.

Как

она и ожидала, Скаргилл принял вызов, как только были объявлены реформы Макгрегора. Скаргилл поднял свой профсоюз, но отказался поставить вопрос о забастовке на голосование, так как опасался, что не сможет собрать 55 процентов голосов, необходимых для принятия решения об общей забастовке в соответствии с уставом НПШ. Этот шаг, вызвавший отрицательную реакцию умеренно настроенной части шахтеров — 40 тысяч которых продолжали работу, а 140 тысяч присоединились к забастовке, — работал прямо в пользу правительства. «Если, возглавляя профсоюз, вы боитесь демократии, вам надо складывать вещички и отправляться домой», — заявил Сидней Уэйхел, бывший руководитель Национального профсоюза железнодорожников. Тэтчер вряд ли бы выразила эту же мысль иными словами.

Между пикетами забастовщиков и полицией началась открытая война. Ежевечерне по национальному телевидению показывались сцены кровавых стычек. К середине лета забастовка обошлась уже более чем в 2 миллиарда долларов, считая по стоимости непроизведенной продукции, а курс фунта стерлингов упал до 1,29 доллара с прошлогодних 1,50. На Тэтчер нарастало давление в пользу какого-то разрешения конфликта; однако она держала в уме куда более значительную цель. Она вообще не собиралась урегулировать этот спор, никогда и ни при каких обстоятельствах. Как не мог быть предметом переговоров суверенитет Англии над Фолклендскими островами, так же невозможно было вести какие бы то ни было переговоры о компромиссе со Скаргиллом. А кроме того, она понимала смысл того, что забастовочные фонды шахтеров истощались, а забастовки поддержки и солидарности закончились неудачей. Она не намеревалась ослабить хватку и дать им уйти с крючка. Движимая примитивным гневом и глубокими убеждениями, Тэтчер строила планы, как раздавить Скаргилла. Он символизировал все то, что она ненавидела.

В конечном итоге борьба продолжалась пятьдесят одну мучительную неделю. К марту 1985 года рядовые члены профсоюза постепенно вернулись на работу, а НПШ прекратил забастовку, ни на гран не поколебав решимости Тэтчер. В краткосрочном плане забастовка обошлась дорого: темпы прироста валового внутреннего продукта упали с трех до двух процентов в год; положительное сальдо торгового баланса сократилось на 2 миллиарда долларов, а бюджетный дефицит подскочил на ту же величину. Курс фунта стерлингов снизился до рекордно низкой отметки — 1,03 доллара, что вызвало приток в Англию сотен тысяч туристов в погоне за выгодными покупками и сделками.

Но в долговременной перспективе забастовка шахтеров стала для Тэтчер еще одним историческим водоразделом. Фолклендская война заметно подняла моральный дух страны, но не оказала никакого глубинного воздействия на идущие в стране социально-экономические процессы. Забастовка шахтеров сделала именно последнее. «Забастовка была нашим Вьетнамом», — сказал шахтер Майкл Руни {10}. Стало ясно: пока на Даунинг-стрит остается Тэтчер, конфронтационные забастовки, потрясавшие страну в течение двадцати лет, не будут приносить результатов. Когда в 1974 году Тед Хит задал вопрос: «Кто правит Британией?», ответом было — «Профсоюзы!». Десятилетие спустя ответ оказался иной. Управлял снова премьер-министр, или по крайней мере этот премьер-министр. Ее популярность снова резко возросла. Друг за другом потерпели неудачу забастовки, к которым призывали другие профсоюзы: почтовых работников, железнодорожников, гражданских служащих. Профсоюзы, которые организовывали забастовки или угрожали ими в 1960-е и 1970-е годы, добивались значительных увеличений заработной платы и социальных выплат. К концу 1980-х годов прибавки едва поспевали за темпами инфляции.

Результат забастовки шахтеров изменил также и характер отношений между профсоюзами и администрацией фирм и предприятий. Деморализованная администрация уже больше не дрожала в залах заседаний в страхе перед возможностью прекращения работы. Сам облик промышленности быстро менялся. Сокращались

старые отрасли, в которых сильны были позиции профсоюзов, — включая сталелитейную и угольную. Новые рабочие места во всем мире, в том числе и в Англии, возникали в чистых, высокотехнологичных отраслях, там были заняты более молодые работники, главным образом «белые воротнички». Этих людей не интересовали призывы к рабочей солидарности и классовой борьбе. «Мы имеем дело с более образованными людьми, на которых не производит впечатления вся эта военная фразеология и ритуалы борьбы», — сказал Джон Эдмондс, руководитель профсоюза муниципальных служащих и работников коммунального хозяйства, в свое время закончивший Оксфордский университет. В новых соглашениях между профсоюзами и администрацией стало уделяться повышенное внимание льготам для среднего класса, в них начали включаться статьи, предусматривающие отказ от забастовок.

Новый рабочий класс не был более тем угнетенным классом, который по традиции представляла лейбористская партия. Большинство населения, писал Андрэ Горц в книге «Прощай, рабочий класс», «принадлежит сейчас к постиндустриальному неопролетариату». Лейбористская партия не может более рассчитывать на то, чтобы монопольно представлять рабочих. Это поле было открыто для соперничества всех. По мере того как нарастала борьба за умы, сердца и голоса рабочего класса, Тэтчер прилагала все усилия, чтобы перетянуть их на свою сторону, обхаживала их так же агрессивно, напористо, как до того боролась с шахтерами. Обаяние способно покорять не хуже, чем сила. Тэтчер хорошо усвоила эту истину и действовала, чтобы консолидировать свою опору во всех группах населения. Одна группа, однако, отказывалась подчиниться, к какой бы тактике ни прибегала Тэтчер. Ирландская республиканская армия доказывала, что она — самый непримиримый противник премьер-министра. В октябре Тэтчер предстояло узнать, как далеко этот противник был готов зайти.

Глава тринадцатая

ИРЛАНДСКИЙ ВОПРОС

Глубокой ночью 12 октября 1984 года Тэтчер еще работала в своих апартаментах в брайтонском «Гранд-отеле», внося последние поправки в текст своего выступления на открывающейся ежегодной конференции консервативной партии. Было 2 часа 50 минут утра. «Порядок, — вздохнула она, обращаясь к руководителю составителей ее речей Рональду Миллару. — Всё. Закончила». Она уже направлялась в ванную комнату, когда ее остановил первый личный секретарь Робин Батлер: «Я знаю, госпожа премьер-министр, как вы устали, но тут еще один документ, по которому от вас ждут ответа завтра» {1}.

Она кивнула, взяла бумаги и направилась к креслу у окна, из которого открывался вид на каменистый пляж и пролив Ла-Манш. Внезапно раздался мощный взрыв, выбивший окна и потрясший все здание отеля. «Прошла мощная волна воздуха и пыли», — вспоминала позднее премьер-министр.

В элегантном, построенном 120 лет назад в неорегентском стиле отеле, в котором размещались более половины членов ее кабинета, возникла рана примерно 35 футов в длину и 15 в ширину [22] . Бетон и стекло обрушились на улицу, и тонны обломков и мусора упали в отделанный деревом вестибюль, в котором всего за несколько часов до этого находились сотни деятелей консервативной партии.

22

То есть примерно 12 метров в длину и 5 — в высоту по фасаду здания.

Миллар спускался в это время по лестнице. Взрыв сшиб его с ног и погрузил всю гостиницу во мрак. Председателя партии Джона Селвина Гаммера, который стоял перед входом в комнаты Тэтчер, взрывом перебросило через весь коридор. Тэтчер выглянула за дверь. «Я могу чем-нибудь помочь?» — спросила она. Гаммеру показалось, что выглядела она несколько испуганной, но голос звучал спокойно. Отпрянув назад в комнату, она какое-то время просидела в темноте, пока Миллар не добрался назад до гостиной, стискивая рукой плечо. «По-моему, это была попытка покушения?» — спросила она. Номер Джеффри Хоува был рядом с комнатами Тэтчер. «Не ходи туда», — резко сказала она Миллару, считая, что супруги Хоув погибли. Но им удалось выбраться целыми и невредимыми.