Маргаритки
Шрифт:
Они отвели Агне Нильссона в одну из приемных с окном. Допросные без окон редко располагали к доверительным беседам. С людьми, неподозреваемыми в совершении преступления, не следует обращаться как с преступниками. В общем, пока Юар бегал за кофе, Фредрика стояла с Агне Нильссоном и беседовала ни о чем.
— Расскажите, пожалуйста, о вашей группе помощи, — сказал Юар, когда все уже сидели за кофе.
Агне Нильссон заерзал, словно не зная, с чего ему начать.
— Все началось два года назад, — заговорил он. —
Он грустно улыбнулся и продолжал. Проект целиком принадлежал Якобу Альбину, как и многие другие идеи. Все началось с того, что после одной из своих лекций Якобу пришлось сойтись в споре с молодым парнем, задержавшимся в зале. Он был одет, как и большинство молодых людей, но его волосы, вернее их отсутствие, в сочетании с обилием татуировок ясно говорили о его политических взглядах.
«Все не так просто, как вы думаете, — заявил он Якобу. — Вы вот стоите и болтаете, как нелегко этим иммигрантам и как нам, остальным, вести себя, но имейте в виду: часто бывает, что у человека и выбора-то нет, черт возьми!»
Это стало началом довольно долгого разговора. Парень был напуган и несчастен. Вслед за старшим братом его уже в четырнадцать лет занесло в праворадикальные круги. Сейчас ему было девятнадцать, и он заканчивал школу. Брат давно уже вышел из игры, уехал в другой город и нашел работу. А парень продолжал жить в Стокгольме, учился плохо, перспектив никаких, бывшая компания стала ему чужой. А еще он познакомился с девушкой. Надимой из Сирии.
«Вообще-то это ее семью, а не моих друганов должно бы колыхать, что мы вместе, — сказал парень Якобу. — Но ее папаша, наоборот, понтуется, что у дочки шведский парень. А пацаны, если б узнали про меня и ее, замочили бы нас обоих».
Парень находился на пределе того, с чем может справиться молодой человек. Якоб увидел это и решил действовать.
«Дай мне несколько дней, — ответил он парню. — У меня есть кое-какие связи, я разузнаю, что можно сделать в твоей ситуации».
Но этих нескольких дней у него не оказалось. В банде уже успели узнать, что один из членов собрался завязать и спутался с девушкой-иммигранткой, и однажды, когда влюбленные возвращались домой с прогулки, подкараулили их.
Глаза у Агне Нильссона заблестели.
— Якоб ужасно тяжело воспринял это известие, — хрипло сказал он. — Корил себя, что не понял, насколько все было срочно.
— Что произошло? — спросил Юар.
Фредрика забеспокоилась. Она не могла и не хотела слышать никаких жутких подробностей.
— Они изнасиловали ее, один за другим, заставив парня смотреть. После избили его до полусмерти. Теперь он прикован к инвалидной коляске и ничего не соображает.
Фредрике хотелось плакать.
— А девушка? — спросила она, изображая профессиональную невозмутимость.
Агне Нильссон улыбнулся в
— Она часть нашей группы, — ответил он. — Работает совершенно открыто. Вкалывает как черт. Она единственная, кого муниципалитет захотел взять на полную ставку. Думаю, лишь благодаря этому она смогла жить дальше.
От его слов Юар и Фредрика почувствовали облегчение.
— Какую конкретно работу выполнял Якоб? — задал вопрос Юар. — Вы упомянули про деньги от муниципалитета.
Агне Нильссон понимающе кивнул.
— Как я уже сказал, Надима единственная, кто работает на полной ставке и получает зарплату от муниципалитета — там предпочитают поддерживать группы более устоявшиеся. Так что все остальные участвуют в работе группы в той степени, в которой нас поддерживают в этом работодатели. Якоб был, собственно, единственным волонтером. Не спрашивайте меня почему, просто так было, и все. В первую очередь он был нашим рупором и нашим «осведомителем», как говорят в полиции. Вы видели когда-нибудь Якоба во время выступления?
Фредрика и Юар покачали головой.
Агне Нильссон несколько раз моргнул.
— Это было потрясающе, — сказал он, сияя. — Он мог любого заставить думать по-новому. У его был талант преподносить вещи, которые все уже слышали сотни раз, совершенно новым образом. С огромной энергией. Он умел достучаться до умов и сердец. — Он притронулся к пуговице на рубашке. — Ему следовало бы стать политиком, — добавил он. — Это бы у него отлично получилось.
«Мне бы понравился этот Якоб», — решила про себя Фредрика.
— Как обстояло дело с его болезнью? — спросила она. — Это бросалось в глаза?
— Да ну, не особенно, — ответил Агне Нильссон, скривив рот. — Конечно, иногда ему тяжко приходилось, но об этом он довольно открыто говорил и сам. Как я понял, раньше ему бывало хуже.
— И вы никогда это не обсуждали? — удивился Юар. — Вы ведь давно знали друг друга.
— Нет, — отозвался Агне Нильссон. — Не обсуждали. Якоб говорил, что вряд ли ему станет лучше, если мусолить эту тему, и был в чем-то прав. Он никогда не вдавался в подробности своей болезни. — Агне Нильссон откашлялся. — Когда мы виделись, мы в основном говорили о работе. Мы оба считали, что так будет правильнее.
— А об угрозах Якобу вы знали?
— О да, — ответил он. — Угрозы стали получать многие из нас, причем примерно в одно и то же время.
Фредрика, делавшая заметки в блокноте, застыла.
— Простите?
Агне Нильссон энергично кивнул.
— Да, да, — повторил он. — Так и было. Очевидно, угрозы приходили не только в этот раз, недавно, но и раньше.
— От того же самого отправителя? — спросил Юар.
— Нет, но с одной и той же целью, так сказать. Указать нам, что мы лезем не в свое дело.