Мари из Порт-ан-Бессена
Шрифт:
— Тебе вовсе не нужно заводить своего дела! — говорили ему. — Ты же не создан для этого. У тебя даже нет образования…
Он упорствовал пять лет, да так здорово, что имел теперь на руках судебное решение, а его «Жанну» собирались продать.
— Господа, два часа! — объявил нотариус.
Народ оживился. На море был отлив. Чтобы спуститься на борт судна, нужно было воспользоваться липким железным трапом да еще прыгать чуть ли не на метр через ил. Движениям нотариуса мешали кожаный портфель, пальто и котелок, угрожавший слететь.
Ему
Сначала прозвучала речь, из которой никто ничего не вонял. Потом пошли цифры.
— Начальная цена двести тысяч франков… Я сказал: двести тысяч франков…
Все переглядывались, одна группка смотрела на другую. Все понимали, что никто из местных не станет участвовать в торгах, ведь дело было в славном парне Вио, к тому же у всех и так хватало забот с собственными трудами.
Все высматривали, не приехал ли кто-нибудь, как говорили, из Кана, Онфлера или даже из Фекана.
— Я сказал: двести тысяч франков…
Нотариус тоже разглядывал одно за другим суровые лица, окружавшие его, и не почувствовал ли он легкой иронии в их взглядах?
Вио плакал. Плачущим его видели в первый раз. Он держался позади всех и плакал, не пытаясь спрятать лицо.
— Двести тысяч франков… Никто ничего не скажет такой цене?.. Господа, ваши предложения…
Какой-то шутник крикнул:
— Десять тысяч!
Ответом ему был взрыв смеха.
— Двести тысяч… Сто девяносто тысяч… Сто восемьдесят тысяч…
— Женщины в черном держались на расстоянии, потому что понимали — там место не для них, но понимали они то, что там происходит. Мальчишки крутились под ногами, и все толкали их.
— Я сказал: сто восемьдесят тысяч…
Один лишь мотор пять лет назад стоил триста тысяч франков.
— Раз!.. Два!..
Все происходящее казалось более зловещим, чем даже на кладбище, особенно из-за того, что сломанную мачту На двух машинах приехали господа из Байо: нотариус и его старший клерк, а с ними — кредиторы Марселя Вио, единственного человека в городе, не одетого по-праздничному.
Приехавшие из Байо не пожелали войти в какое-нибудь кафе на набережной, а отдельной группкой пристроились поближе к судну. Они ждали назначенного часа. Они тоже обсуждали свои дела, тогда как Вио, высокий блондин, чьи полинявшие глаза, казалось, отражают все несчастья мира, ходил от группки к группке, грустный и недоверчивый.
Что они могли ему сказать? Ему пожимали руку. Ему говорили неуверенным тоном и особенно не задумываясь:
— Желающих не найдется…
Но сказать несколько сочувственных слов Вио оказалось намного труднее, чем выражать соболезнования родственникам умершего Жюля.
Потому что Вио не умер! Он-то был здесь! И для других это было гораздо трудней и грустней.
Скопление
Но ведь не могли же они объявить сбор пожертвований в пользу судовладельца, от которого отвернулась удача!
Это было действительно так! Вио всегда не хватало удачи. Когда-то он купил судно, обратившись за помощью в Кредитное общество; тогда он еще мог напускать на себя важность. Послушать его, так те, кто не зарабатывает денежки тралом, либо вообще ничего в этом деле не понимают, либо лоботрясы.
Сложности у него возникли сначала с перегоном судна, затем со страховкой, потому что один раз он взял старика, не вписав его в судовую роль, в другой раз, не справившись с рулевым управлением, был вынужден согласиться на буксировку судна в Англию, где с него потребовали безумные деньги…
— Тебе вовсе не нужно заводить своего дела! — говорили ему — Ты же не создан для этого. У тебя даже нет образования…
Он упорствовал пять лет, да так здорово, что имел теперь на руках судебное решение, а его «Жанну» собирались продать.
— Господа, два часа! — объявил нотариус.
Народ оживился. На море был отлив. Чтобы спуститься на борт судна, нужно было воспользоваться липким железным трапом да еще прыгать чуть ли не на метр через ил. Движениям нотариуса мешали кожаный портфель, пальто и котелок, угрожавший слететь.
Ему помогли. Все уладилось: одни спустились на палубу, другие остались стоять на краю набережной, сохраняя ту же серьезность, что и утром, во время церемонии отпущения грехов на похоронах.
Сначала прозвучала речь, из которой никто ничего не понял. Потом пошли цифры.
— Начальная цена двести тысяч франков… Я сказал: двести тысяч франков…
Все переглядывались, одна группка смотрела на другую. Все понимали, что никто из местных не станет участвовать в торгах, ведь дело было в славном парне Вио, к тому же у всех и так хватало забот с собственными судами.
Все высматривали, не приехал ли кто-нибудь, как говорили, из Кана, Онфлера или даже из Фекана.
— Я сказал: двести тысяч франков…
Нотариус тоже разглядывал одно за другим суровые лица, окружавшие его, и не почувствовал ли он легкой иронии в их взглядах?
Вио плакал. Плачущим его видели в первый раз. Он держался позади всех и плакал, не пытаясь спрятать лицо.
— Двести тысяч франков… Никто ничего не скажет о такой цене?.. Господа, ваши предложения…
Какой-то шутник крикнул:
— Десять тысяч!
Ответом ему был взрыв смеха.
— Двести тысяч… Сто девяносто тысяч… Сто восемьдесят тысяч…
Женщины в черном держались на расстоянии, потому что понимали — там место не для них, но понимали они и то, что там происходит. Мальчишки крутились под ногами, и все толкали их.