Марина Цветаева и кинематограф
Шрифт:
Кругом все природа. По левой стороне стоит маленький, но густой лесок. Около леса идет белая, может быть мраморная, лестница. Вечер. По другой стороне от леса на земле растет лопух. Лестница очень красива. Она идет вниз, а по бокам ее идет очень красиво обросший ряд лопухов. (Я хочу пожать руку
Марине.) Она идет так красиво, как только могла бы идти лестница в подземное царство. По ней идет множество дам, которые одеты по-праздничному. На них белые шапки, торжественные черные платья и белые зонты. Они идут торжественно, как должны и могут ходить только дамы. Все дамы ушли вперед. Остались лишь две, которые шли немного сгорбившись и опирались на зонты, как очень слабые. Вот все дамы садятся на конец лестницы и кладут ноги в лопух (и мне напоминает, как девушки садятся на берег, мочат ноги в воде и берут
Сидят две девушки. Сидят они лицом к лесу и о чем-то разговаривают, и одна повернулась к публике лицом. Лицо у нее было красивое, нежное и большие глаза. Они должны быть карие. Лицо у нее большое, и она не моргает. Задумалась. На одну минуту она счастливо и задумчиво улыбнулась и отвернулась. (Исчезло.) Девушки уменьшились. Они сидели на тропинке в лесу. К ним пришла маленькая девочка. (Это была та маленькая девочка, которая стояла в развалине «Волшебного Камня Друидов»). Одна из них долго нашептывала что-то девочке, и когда она кончила, то они вместе улыбнулись, и девочка побежала и через секунду скрылась в лесу. (Исчезло.)
Пруд был усыпан маленькими древесными листьями. Все дамы вышли на берег. Лес был с этой стороны очень мал, так что казалось, что можно будет сейчас же выйти на другую сторону леса. Но это было легко подумать, а пройти нелегко. Вдруг я вижу: идет куда-то вперед мальчик, а за собой тащит девочку, которую посылала куда-то девушка. Девочка шла, упираясь. (Я сейчас, Марина, знаете что подумала? Наверно, эта девочка сказала мальчику тайну, а он вел ее утопить!) [11]
11
Конец записи рукой М.И. Цветаевой. [Книга детства: 58–60]
– Тут закрывается. – Ряд довольно бедных старинных домов. Навесы крыш зеленые и красные. Всё это на небольшом узком берегу. Река. Стоит маленький помост для полоскающих белье. Небо светлое. Под навесом стоят человека два. Появляется старуха и полощет белье. Река тихо колышется. (Кончено.).
1920
[29 марта/11 апреля]
Навстречу комиссары в ослепительно-желтых сапогах <…> – разряженное женское мещанство-новый класс в советской России – гризеток, воспитанный на кинематографе, «студиях» и «Нет ни Бога ни природы» [НЗК2: 94].
1922
[Около 21 декабря]
Европейский кинематограф как совращение малолетних [НСТ: 162].
1924
3 декабря. О.Е. Колбасиной-Черновой
<…> вчера мы с Алей были в к<инематогра>-фе на «Нибелунгах» [12] . Великолепное зрелище [13] [СС 6: 695].
[20-е числа декабря]. А Эфрон – А Черновой
12
«Нибелунги» / «Die Nibelungen» (1924) – немецкий фильм-дилогия по мотивам германского эпоса XIII в. «Песнь о Нибелунгах»; реж. Фриц Ланг / Fritz Lang (1890–1976). Судя по письму А. Эфрон к А. Черновой (см. ниже), 2 декабря она с матерью видела первую часть – «Зигфрид», где погибает Зигфрид, сын короля Зигмунда (нем. актер Пауль Рихтер / Paul Richter; 1895–1961), добившийся руки Кримхильды, сестры короля Гунтера (Маргарете Шён / Margarete Schon; 1895–1985).
13
Грандиозность, пышность, спецэффекты, операторская работа сделали фильм одним из крупнейших достижений немецкого кинематографа 1920-х годов.
Была недавно в Праге, на второй части Нибелунгов:
1926
Апрель. Б.Б. Сосинский – А Черновой
Объездил все русские книжные магазины по просьбе С<ергея> Я<ковлевича> – нигде не было «Ремесла»: все распродано. М<арина> И<вановна> уже укладывалась: я привез ей на дорогу много шоколаду, Але – кинематографические журналы и открытки [Саакянц 2002: 194].
14
Вторую часть («Месть Кримхильды»), где речь идет о гибели Кримхильды и ее братьев, А. Эфрон и М. Цветаева могли видеть 15 декабря 1924 г., во время очередной поездки М. Цветаевой в Прагу (сохранилось прошение об иждивении, датированное 15 декабря 1924 г., с указанием места написания: «Прага») [Ванечкова: 203].
26 мая. Б.Б. Сосинскому
Аля в восторге от Олиных красок, читает Ваши журналы и выпрашивает у меня какого-то Циркового Орфелина (!!!) [15] [СС 7: 81].
9 июня. О.Б. Колбасиной-Черновой
Аля завалена кин<ематографи>ческими журналами, другое читает менее охотно [СС 6: 763].
Июнь. Из книги А. Саакянц
15
Рекламная брошюрка о фильме «Цирковой сирота» [СС 7: 92]. Имеется в виду французский фильм «L’Orphelin du cirque» (1926), реж. Жорж Ланн / Georges Lannes. Поставлен по одноименному роману Пьера Мариэля / Pierre Mariel. Премьера фильма состоялась 15 января 1926 г.
…В последнем номере «Своих путей» (12–13, июнь) Сергей Яковлевич напечатал маленькую новеллу собственного сочинения под названием «Видовая» (подразумевается картина, видовой фильм). Сюжет этой вещи, занимающей шесть неполных журнальных столбцов, извечен и прост: муж (абстрактный молодой «господин», живущий во Франции) узнает об измене жены, обнаружив на полу в ее комнате оброненный голубой листок. Схватив пистолет, он устремляется в кинематограф (вероятно, узнав из листка, где и на каком сеансе находится «роковая» пара) и садится на свободное место в следующем за ними ряду. Он уже готов выстрелить («нажать три раза»), но рука его разжимается. Фильм кончился, он вылетает на улицу, прибывает на вокзал, берет билет на Марсель, в последнюю секунду вскакивает в купе, открывает окно и закрывает руками лицо.
В пересказе, разумеется, все выглядит банально; однако именно банальности нет в этой новелле, а есть самое искреннее страдание, облеченное в экспрессивную форму. Не возьмемся судить, находился ли автор под чьим-либо литературным влиянием; важно одно: Эфрон создал художественное произведение, где главное – правдивость чувств; видно, что он стремился придать своему языку, иногда даже чрезмерно, сугубую образность и оригинальность:
«Ветер дул с Запада. Он наморщинил сначала тяжелую, тысячеверстую гладь. Морщины вздулись, выросли в горы и лениво покатились к берегу. Соленые камни, песок и ракушки ожили, закрутились, зашуршали, запутались в водорослях… А тучи устали, тучи замедлили бег и, вдруг обессилев, сбросили серебряный балласт на тысячи звенящих крыш… Стаей жирных дельфинов, беззвучно, как во сне, проплывали автомобили…» И наконец, о «видовой», немой кинокартине: «Беззвучно, словно по воде, прямо на первые ряды несся тупоносый паровоз. Он остановился вовремя, без человеческих жертв, пустив клуб белого дыма. Стадо глухонемых пассажиров и носильщиков с непостижимой быстротою протащили свои чемоданы».