Марина Дурново: Мой муж Даниил Хармс
Шрифт:
Я говорю:
— Господи! Почему ты так решил?
Он сказал:
— Я знаю.
Мы были в этой нашей комнатушке как в тюрьме, ничего не могли сделать.
Я пошла открывать дверь.
На лестнице стояли три маленьких странных типа.
Они искали его.
Я сказала, кажется:
— Он пошел за хлебом.
Они сказали:
— Хорошо. Мы его подождем.
Я вернулась в комнату, говорю:
— Я не знаю, что делать…
Мы выглянули в окно. Внизу стоял автомобиль. И у нас не было сомнений, что это за ним.
Пришлось открыть дверь. Они сейчас же грубо, страшно грубо ворвались и схватили его. И стали уводить.
Я говорю:
— Берите меня, меня! Меня тоже берите.
Они сказали:
— Ну пусть, пусть она идет.
Он
Под конвоем мы спустились по лестнице.
Они пихнули его в машину. Потом затолкнули меня.
Мы оба тряслись. Это был кошмар.
Мы доехали до Большого Дома. Они оставили автомобиль не у самого подъезда, а поодаль от него, чтобы люди не видели, что его ведут. И надо было пройти еще сколько-то шагов. Они крепко-крепко держали Даню, но в то же время делали вид, что он идет сам.
Мы вошли в какую-то приемную. Тут двое его рванули, и я осталась одна.
Мы только успели посмотреть друг на друга.
Больше я его никогда не видела.
И тогда они повернулись и пихнули меня:
— Иди вперед.
И потащили меня на улицу, но так, чтобы не видно было, как они меня ведут. Я шла немножко впереди; а они сзади.
И повернули туда, где стоял этот поганый автомобиль.
Они втолкнули меня в машину, двое сели от меня по бокам — наверное, чтобы я не сбежала, — и повезли меня в нашу квартиру.
И тут начался обыск. Ужас что такое было! Всё падало, билось. Они всё швыряли, рвали, выкидывали. Разрывали подушки. Всюду лезли, что-то искали, хватали бумаги — всё, что попадало под руку. Вели себя отвратительно.
Я сидела не шелохнувшись. Что я могла сделать?!
Под конец они сели писать протокол.
Не понимаю, как, но он у меня сохранился. Это единственный документ, который я вывезла.
{Протокол обыска}
Гор. Ленинград,23 ''августамесяца 194 1г.
УНКВД. л.о. Янюк и Безпашнин
название органа НКГБ и фамилия сотрудника
На основании ордера за No. 550от, 23 ''августамесяца 194 1г. в присутствии домоработника Кильдеева Ибрагима
фамилия, имя и отчество понятых лиц
Шакиржановича и жены арестованного Малич Марины Владимировны
Руководствуясь ст. ст. 175–185 УПК произвел обыск у Ювачева-Хармса Даниила Ивановича
в доме No. 11кв. No. 8по улице Маяковского
Согласно ордера задержан
фамилия, имя и отчество —
Изъято при обыске следующее:
1) Писем в разорванных конвертах 22 шт.
2) Записных книжек с разными записями 5 штук
3) Религиозных разных книг 4 штук.
4) одна книга на иностранном языке [13]
5) разная переписка на 3х листах.
6) одна фотокарточка
Тип им Урицкого Зак 943-с
На обратной стороне:
Обыск производился с 13:00час. до 14:45час. При обыске заявлены жалобы:
1) на неправильности, допущенные при обыске и заключающиеся, по мнению жалобщика, в следующем Не поступило.
2) На исчезновение предметов, не занесенных в протокол, а именно: Не поступило.
При обыске опечатано
печатью No.
Подпись лица, у которого производился обыск: Малич (Малич)
Понятые домоработник Кильдеев (Кильдеев)
Производивший
Беспа (Безпашнин)
Все претензии и поступившие заявления внесены в протокол
За всеми справками, указывая No. ордера, день его выдачи, когда был произведен обыск, обращаться в Комендатуру УНКГБ ЛО по проспекту Володарского д. No. 6, Справочное бюро.
Копию протокола обыска получил: Малич (Малич),23 ''августа194 1года
13
На немецком. (Прим. М. Дурново.)
Они ушли и оставили меня одну.
Я сидела, не в силах пошевелиться. Всё было кончено.
Через некоторое время был звонок по телефону. Звонил кто-то из друзей.
Видимо, все интуитивно ожидали, что что-то случится.
Меня спросили о Дане.
Я сказала:
— Да, — очень коротко.
Кто-то принес мне поесть. Я говорила только:
— Не надо, не надо, не надо, не надо…
Я никуда не ходила. Ничего есть не могла. Да и еды уже никакой не было. С каждым днем было все хуже и хуже.
Уже давно, много лет назад, я прочла воспоминания Л. Пантелеева «Из ленинградских записей» и выписала следующее:
«А вот улица Маяковского. Здесь в доме No. 11 жил Даниил Иванович Хармс… Еще в августе, кажется, 1941 года пришел к нему дворник, попросил выйти за чем-то во двор. А там уже стоял, черный ворон ' '. Взяли его полуодетого, в одних тапочках на босу ногу…»
Был ли Даня «в одних тапочках на босу ногу» в этот момент, я уже не помню. Может быть, и так, потому что месяц был летний. Дворник действительно присутствовал «в понятых». Но он не просил его «выйти за чем-то во двор». Это был с первой минуты явный арест, и никаких сомнений, зачем они пришли, ни у меня, ни у Дани не было.
Я не знала, что делать, куда бежать.
Уже не было в живых отца Дани, старика Ювачёва, и некому было хлопотать за него.
Я была совершенно беспомощна, одна.
То, что произошло с Даней, было даже страшно сообщать кому-нибудь. Я могла говорить об аресте Дани только намеками. Особенно в письмах.
Наташа Шварц прекрасно знала, что случилось с Николаем Макаровичем Олейниковым несколько лет назад, в 37 году, когда его арестовали [14] . И я ей писала через неделю после ареста Дани:
14
Николай Макарович Олейников (1898–1937), поэт и детский писатель. Арестован в июле и расстрелян в ноябре 1937 года.
«1/IХ
Дорогая Наталия Борисовна,
Двадцать третьего августа Даня уехал к Никол(аю) Макаровичу, я осталась одна, без работы, без денег, с бабушкой на руках. Что будет со мной, я не знаю, но знаю только то, что жизнь для меня кончена с его отъездом.
Дорогая моя, если бы у меня осталась хотя бы надежда, но она исчезает с каждым днем.
Я даже ничего больше не могу Вам писать, если получите эту открытку, ответьте, все-таки как-то теплее, когда знаешь, что есть друзья. Я никогда не ожидала, что он может бросить меня именно теперь. Целую Вас крепко
Ваша Марина».
Когда оцепененье прошло, я бросилась искать его по тюрьмам. Я искала его повсюду и никак не могла узнать, в какой тюрьме его держат.
Наконец кто-то сказал мне, где он находится и в какой день можно передать ему передачу.
Я пошла туда.
Надо было по льду переходить Неву.
На Неве лежал снег. Выше моего роста. И в нем был протоптан узкий проход, так что двое едва-едва могли протиснуться плечом к плечу.
Я надела валенки и пошла. Я шла, шла, шла, шла, шла…
Когда я уходила из дому, было утро, а когда возвращалась — черная ночь.