Марина НЕ грустит: Дьявольские ритмы
Шрифт:
– Видимо, здесь! – сообщила Маруся. – Я, кстати, его ещё раньше приметила.
– «Репетиционный зал», – прочёл я вслух табличку.
Помнится, у нас раньше была группа старшеклассников, которые выпустились в прошлом году. Они, ещё играли на танцах, причём не только в нашей школе, но и во всех окрестных.
«Так вот, где они репетировали – ну и ну!» – пронеслось у меня в голове.
Из-за двери еле-еле доносилась музыка. Настолько тихо, что я и расслышал не сразу – видимо, в помещении в своё время грамотно сделали звукоизоляцию.
– Там сейчас занято, – попытался я урезонить наш ходячий мотор, но куда там. Не обращая ни на что внимания, Маруся ракетой понеслась мимо меня, распахнула дверь и влетела внутрь. Музыка, ставшая было слышнее, мгновенно затихла. Мне ничего не оставалось, как последовать за её взрывейшеством в надежде хотя бы удержать её от глупостей. Так я попал в небольшой зал размером с класс или чуть больше. В противоположном двери углу помещалась ударная установка, у обшитых специальными панелями стен – пара больших комбо-усилителей. Ещё тут нашлись несколько школьных металлических стульев, две парты, вешалка для одежды и большой новый микшерный пульт.
А откуда же звуки фортепиано?
Осмотревшись пристально, я как-то вдруг встретился взглядом с девушкой, стоявшей за синтезатором. Просто непонятно, почему я не обратил на неё внимания раньше, когда мы только ввалились. Впрочем, фокус был не только в этом. Главное – кто была эта девушка.
Снежана Варяг.
В пустом репетиционном зале играла именно она. Играла до того момента, когда в зал влетела Маруся, а следом за нею и я. Теперь тихоня просто стояла и ждала, что мы скажем, и на её личике я не мог прочесть никаких эмоций.
Трудно поверить, но в тот день я впервые увидел лицо Снежаны. До того я лишь отмечал про себя пепельное каре, низкий рост, хрупкое телосложение. Теперь я видел ещё и очень симпатичное личико: светлая кожа без намёка на румянец, тонкие брови, серые глазки. Загляденье – вот только смотрела она прямо перед собой, и было в этом что-то потустороннее. Словно она глядела не только на меня, но и сквозь меня и мимо меня одновременно. И при этом в мыслях оставалась где-то далеко. От этого мне сделалось не по себе, и, подозреваю, Марусе тоже, и, вероятно, чтобы забороть смущение, моя буйная одноклашка выступила вперёд и выпалила:
– Привет! Я Маруся, это Яр! Можно, мы тоже будем здесь репетировать?
Потом маленькая ручка пианистки скользнула к кармашку на груди, извлекла оттуда очки. Так вот в чём был секрет странного взгляда – она просто не видела нас с Марусей как следует!
– Э… ты не против? – не выдержав молчания, пока Снежана возилась с очками, спросила моя стремительная спутница, хотя – судя по интонации – это было скорее утверждение, чем вопрос.
– Нет.
И это был ещё один «прорыв»: я впервые услышал голос Снежаны Варяг.
– Кстати, привет! – попробовал я притормозить Марусю, дабы пустить беседу в цивилизованное
– 10–«Б». Снежана. Варяг.
Понятно, что фамилии не выбирают… хотя, Снежана – вполне себе приятное имя. До чего же странно звучит – «Снежана Варяг»!
– Надо же, мы ведь ни разу не общались, хотя учимся в параллельных классах! – зачем-то ляпнул я.
– Действительно, – неопределённо ответила Снежана, и на её губках появилось подобие улыбки Джоконды..
– А это ты играла сейчас?
Снежана красноречиво промолчала.
«Понятно, глупый вопрос».
– Послушай, Снежана, мы хотим собрать рок-группу, но нам надо где-то репетировать. В этой комнате можно?
– С руководителем кружка договорюсь.
«Ничего себе, какая у неё реакция!»
– То есть можно?
Вместо ответа пианистка лишь слегка приподняла бровь.
«Понятно, ещё один глупый вопрос».
– А может, будешь играть у нас на синтезаторе? – Маруся, которой наскучила наша размеренная беседа, вновь пошла в атаку.
– Можно, – услышал я ответ Снежаны.
– Класс! Яр! Завтра приносишь гитару. После седьмого урока всем быть здесь, как штыки!
Вот так и вышло, что на следующий день я притащил в школу гитару. Здесь оговорюсь, что инструмент у меня уникальный, и его появление у меня – отдельная история. Дело в том, что мой отец в молодые годы «зажигал» в группе и с тех времён у него остался отличный чёрный «Fender Telecaster». Ну, это помимо обычной акустики, на которой я разучивал аккорды. Так вот. Когда я загорелся желанием играть, то пристал к нему, как банный лист: учи, мол. И хотя со всеми разъездами папа почти не мог постоянно натаскивать меня, он оставлял задания для самоподготовки, которые я прилежно выполнял.
Долго ли, коротко ли, но прошлой весной мне захотелось другую гитару. Во-первых, чтобы была своя. Во-вторых, появилось личное предпочтение по модели – я захотел «Les Paul». Ну, вы понимаете, сколько стоит настоящий инструмент «Gibson». Это папа Милы Красновой такое, наверное, может себе позволить, а я не очень-то.
На помощь пришёл мой дед, генерал в отставке.
У него было простое правило: хочешь чего-то – действуй. Так у деда на даче появился новый сарайчик, а у меня – определённая сумма в кармане. На оригинальную гитару не хватило бы, конечно, но всё же.
Вы только не подумайте ничего плохого! Я и так помог бы дедушке сарай построить. Да и дедуля тоже никогда для меня ничего не жалел. Суть была в том, чтобы не «по щучьему велению» получить желаемое, а заработать на это своим трудом. Я не ребёнок! «Деда, купи мне гитару!» – это нормально для детского сада, а для десятиклассника не годится.
Взяв все накопления и заработанное, я отправился в магазин и… Та-дам! Она висела в уголке под табличкой «По комиссии». Ни царапинки. Красная дека из клёна, позолоченные звукосниматели. Взял послушать – звук просто восхитительный.