Марион Фай
Шрифт:
— Он так сделал все это, что обдумывать уже нечего. Я знала, я почти знала, что он приедет.
— Знали?
— Теперь я могу себе в этом признаться.
Она улыбалась, говоря это, и хотя разгорелась, но того особенного румянца, которого так боялась мистрисс Роден, не было. В ней не было заметно и особенного волнения. На лице не было выражения страха или торжества.
— Ответ ваш готов? — Марион взглянула на свою приятельницу, но тотчас не ответила. — Дорогая моя девочка, следует крепко обдумать такое предложение, прежде чем
— Я думала.
— И решились?
— Мне кажется, что да. Дорогая мистрисс Роден, не смотрите на меня так. Если я не скажу вам ничего более сейчас, то его потому, что я, может быть, не совершенно уверена… не уверена, во всяком случае, в причинах, какие мне придется привести. Я приду к вам завтра и тогда скажу вам.
— Марион, милая!
— Скажите все, что думаете, мистрисс Роден. Вы, конечно, не сомневаетесь, что я знаю, что ваши слова, каковы бы они ни были, будут сказаны с любовью. У меня нет матери; кто лучше вас мне ее заменит?
— Милая моя, тоже чувствую и я к вам. То, что я хотела бы сказать вам, я сказала бы родной дочери. Есть большое различие в общественном положении людей.
— Я это знаю.
— И хотя я глубоко убеждена, что лучшие и честнейшие из божьих созданий не всегда встречаются среди так называемых аристократов, тем не менее мне кажется, что известная и значительная доля уважения должна быть воздаваема тем, кого случай поставил высоко.
— Разве я его не уважаю?
— Надеюсь, что да. Но может быть худший способ это показать — любить его.
— Что касается до этого, то едва ли в этом деле можно совладеть с собой. Когда у вас просят любви, она вырывается из души вашей, как вода из фонтана. Если же этого не случится, ее ждать нечего.
— Это опасная теория для молодой девушки.
— Молодые девушки, мне кажется, окружены многими опасностями, — сказала Марион, — я знаю один только способ встретить их.
— Какой?
— Завтра скажу вам, если сумею.
— Есть один вопрос, Марион, относительно которого я чувствую себя обязанной предостеречь вас, как пыталась предостеречь его. На него слова мои, по-видимому, нисколько не подействовали, но вы, мне кажется, благоразумнее. Неравные браки никогда не дают счастья ни одной из сторон.
— Надеюсь, что я не сделаю ничего, что сделало бы его несчастным.
— Несчастным на минуту вам придется его сделать; может быть, на месяц, на год, но хотя бы на целые годы, что это сравнительно со всей его жизнью?
— На целые годы? — повторила Марион, — нет, нет. Неужели вы думаете, что более чем на несколько дней?
— Не могу определить, какого рода сердце этого молодого человека, да и вы не можете. Но об этом вам нечего особенно заботиться. О его вечном благе вы обязаны подумать.
— О, да, несомненно, превыше всего.
— Я говорю по отношению к этому миру. О том, что ожидает «там» того, кого мы так мало знаем, мы здесь едва ли смеем говорить, даже думать. Но девушка, когда
— Я не могу не подумать и о его вечном благе, — сказала Марион.
— Неравные браки всегда несчастливы, — повторила мистрисс Роден.
— Всегда?
— Боюсь, что так. Могли ли бы вы быть счастливы, если б его знатные друзья, его отец, его мачеха, все лорды и лэди, с которыми он в родстве, смотрели на вас недружелюбно?
— Что ж из этого? Если б он улыбался, я была бы счастлива.
— Я когда-то думала то же, Марион, я говорила себе, что радости, какую я находила в любви его, будет достаточно для коего счастия. Но увы! я упала с облаков. Теперь я расскажу вам о себе больше, чем говорила кому бы то ни было в течение многих лет, даже больше, чем говорила Джорджу. Расскажу потому, что знаю, что могу на вас положиться.
— Можете, — сказала Марион.
— Я также сделала блестящую партию; блестящую в смысле мирских почестей. По положению я, в девушках, стояла, может быть, выше, чем вы теперь. Но меня вознесли еще выше, и принимая имя, данное мне мужем, я уверила себя, что с честью буду носить его. Я его не опозорила, но брак мой был несчастный.
— Он сам был добр? — спросила Марион.
— Он был слаб. Уверены ли вы, что лорд Гэмпстед силен? Он был непостоянен. Уверены ли вы…
— Мне кажется, он был бы постоянен, сказала Марион.
— Потому что вы готовы поклоняться тому, кто удостоил сойти с своего пьедестала и преклониться перед вами. Не так ли?
— Может быть, и так, — сказала Марион.
— Да, дитя мое… Может быть и так. Подумайте, что за тем может последовать: разбитые сердца, подавленное честолюбие, погибшие надежды, личные антипатии, может быть, ненависть.
— Нет, нет, не ненависть.
— Дожила же я до того, что меня возненавидели? — Она замолчала. Марион поднялась с места, поцеловала ее и ушла домой.
В тот же вечер она все рассказала отцу.
— Отец, — сказала она, — лорд Гэмпстед был здесь сегодня.
— Здесь, в этом доме?
— Нет, я его встретила у мистрисс Роден.
— Я рад, что он здесь не был, — сказал квакер.
— Отчего? — Ответа не было. — Целью его было прийти сюда. Он приехал, чтоб меня видеть.
— Чтоб тебя видеть?
— Отец, молодой лорд просил меня быть его женой.
— Просил тебя быть его женой!
— Да. Разве не часто доводилось тебе слышать, что молодые люди увлекаются? Случилось так, что он увидел во мне свою Сандрильону.
— Но ты не принцесса, дитя.
— А потому не пара этому принцу. Я не могла сразу ответить ему, отец. Это было слишком неожиданно, я не нашла слов. Да и место едва ли было удобное. Но теперь слова у меня появились.
— Какие, дитя мое?
— Я скажу ему со всевозможным уважением и почтением, — даже с любовью, так как люблю его, — что ему следует искать себе жену в иных сферах.