Марионетка для вампира
Шрифт:
— Я думала передать рисунки через вашего слугу, — соврала я. — И если бы вы больше ко мне не пришли до самого моего отъезда, то таким образом хотя бы не забыли мое имя…
И я прикусила язык, поняв, что сморозила глупость.
— У вас очень запоминающееся имя, — продолжал потешаться барон. — Забыть его будет трудно. К тому же, кроме вас, в этом доме никто не рисует…
— А вот тут вы лжете! — закричала я против воли, раздосадованная снисходительно-покровительными нотками, зазвучавшими в голосе барона. — Я видела сегодня вашу куклу!
Все,
Руки барона тотчас вновь оказались на спинке моего стула, а губы около моего уха. И вот тут я проглотила палку. Вернее, черенок от метлы, на которую хотелось вскочить и улететь из особняка к чертовой бабушке! Какой же он невыносимый! Как все талантливые люди, черт его возьми!
— Опять бросаетесь обвинениями, несносная вы женщина! — Милан на этот раз не вложил в голос ни одной эмоции. — В той книге, что вы так невнимательно читали, сказано: женщина ни при каких обстоятельствах не должна перебивать мужчину, чтобы остаться с ним в хороших отношениях. И сейчас я закончу свою фразу, хотите вы того или нет: в этом доме никто не рисует меня. Кроме вас. Теперь, надеюсь, вы поняли меня верно, пани Вера?
Я кивнула. Милан ухватился за край листа и, вытянув его на свет, разорвал на две части прямо перед моим носом. Я непроизвольно сглотнула слюну с привкусом сливового варенья. Барон обошел стол и бросил обе половинки своего портрета в огонь и остался стоять ко мне вполоборота, облокотившись на каминную полку. В полутьме шрамы сделались почти незаметными. С такого ракурса он вообще был чертовски хорош. Сколько же ему лет? Явной седины нет и подтянут лучше многих тридцатилетних. Зато дури, как в подростке!
— Прекратите уже, черт возьми, разглядывать меня!
Я зажмурилась от его крика, точно от яркого света, а когда открыла глаза, барон был уже подле зеркала, тайком взглянув в него на себя или же на меня. Я вскочила на деревянные ноги.
— Прошу вас, пан барон! — я готова была расплакаться от досады. — Не уходите! Поверьте, я не рассматривала вас… Зачем… Я вас прекрасно рассмотрела днем. Вернее, вашу куклу!
Барон замер и обернулся ко мне. Нет, все же в висках у него есть немного седины, но она его не старит и не портит. Некоторые седеют и в двадцать и остаются при этом молодыми.
— А я-то думал, что мне нынче так плохо спалось.
Сколько же злости в голосе! Надо замолчать. Вдруг за злостью последует приступ неконтролируемого гнева? И я непроизвольно ощупала волосы на предмет целостности. От барона не укрылся мой жест, и он тяжело вздохнул:
— Прошу меня извинить.
За вчерашнее или он все же уходит? Я улыбнулась. Одними губами. Взгляд мой оставался серьезным.
Барон поклонился. Значит, уходит…
— Я обещал пану Дракснию сыграть с ним партию.
И не уходит. Я уже вытянулась в струнку, лихорадочно соображая, что бы такого сказать ему приятного, чтобы он остался. И просто
— Я так рада, что вы не сдержали слова и пришли ко мне.
Барон вздохнул еще громче и покачал головой:
— Пани Вера, я редко сдерживаю обещания… И ненавижу себя за это. Я спал нынче всего пару часов, а завтра могу вообще не уснуть… И все из-за вас, пани Вера. Из-за вас и вашего Яна, понимаете?
Я решила не кивать. О моем Яне я ничего не знала. Так что путь барон договаривает свою мысль вслух.
— Я болен…
Это я уже слышала.
— Я болен одной идеей.
А это уже что-то новенькое. Говорите, господин барон, говорите.
— И только вы способны воплотить ее в жизнь. Но я не знаю, как озвучить мою просьбу. Я боюсь. Вы женщина, понимаете?
Я не кивала, потому что ничего не понимала.
— Я просил Яна отыскать мне кукольника. Слышите, Вера? Кукольника! — вскричал барон и добавил уже шепотом: — А он нашел мне кукольницу.
Я продолжала стоять на вытяжку.
— Вера, вы способны абстрагироваться от своей женской природы и не судить меня, как женщина судит мужчину?
Теперь я кивнула.
— Тогда шахматы подождут, — барон шагнул ко мне и взял за руку. — Пойдемте, я покажу вам то, что не показывал еще ни одной женщине.
Я сделала шаг, а он не отступил, и я оказалась притянутой к его груди. Рука, застрявшая между его и моей грудью, поплыла вверх и застыла подле губ барона. Я перестала дышать, погрузившись в его темные расширенные зрачки с темным серо-синим ободком. Его губы коснулись моей руки. Теперь Милан глядел на меня исподлобья, и я досчитала до двадцати ударов своего испуганного сердца, пока барон соблаговолил наконец убрать с моей руки свои губы и сказать:
— Благодарю, пани Вера! Благодарю заранее. К утру вам понадобится вот это, — барон вложил мне в руку ключ. — Это от мастерской. Он сделан в одном экземпляре. У вас будет доступ в комнату, а у меня нет. Остальных тоже гоните взашей.
— Что я должна сделать?
Я едва выговорила вопрос не из страха, не из любопытства, а потому что у меня физически защемило сердце от близости к барону. Впервые он держал меня голой рукой, но от его горячей кожи я дрожала куда больше, чем от ледяной перчатки.
— Вы по-женски нетерпеливы, а обещали стать для меня мужчиной, — чуть ли не проворковал барон. — Всему свое время, Вера. Я бежал к вам, будто влюбленный юнец. Позвольте уж мне до конца насладиться этой минутой.
И в эту минуту я позволила бы ему даже поцелуй в губы, если бы он только не был так увлечен разглядыванием других частей моего лица. Какая же я глупая! Впервые в комнате светло от нормальных керосиновых ламп и даже слепой способен увидеть прыщик на кончике моего носа. К счастью, его там нет. Никто в меня не влюбился. Да, да, да… Не мог же Милан просто так подтащить меня к свету — он обставил все очень красиво, по-баронски. И вот наконец отступил от меня на два шага и предложил взять себя под руку.